Нерозначники
Шрифт:
Между нами будь сказано, это всё Лека Шилка потихости утей выбирает. Не по нраву ей, когда утятину к столу подают, вот и упреждает. Перенесёт птицу в свой тайный домишко в лесу, там даст перу отрасти, приучит к жизни на воле и по весне на свободу пускает.
Ну а курей и гусей вовсе не трогает, будто они и не сродственники никакие. Да и то сказать, сама любит иной раз курятинкой полакомиться, до гусятины, правда, не так охочая, а тоже не откажется, если на блюде поднесут.
По деревне про то, что утки пропадают, давно шушукают, друг дружке странность эту рассказывают, и уже мало кто крякв в хозяйстве заводит. А тут, вишь, у Агафьи и куры с гусями куда-то подевались -- вовсе неслыханное
Зашумел по деревне народец, разнотолки беспокойные пошли. А Агафья -- и чего это ей так на ум взбрело -- сразу к Ленке-плясунье с бедой своей кинулась.
С Агафьей-то знаешь, что случилось? И впрямь с ней "силы сатанинские" подшутили... Ринулась она, стало быть, к спальне на Талю глянуть, дверку-то распахнула, глядит, а перед ней... и не комнатка никакая, а людный городской базар. Киша народу вокруг, и как раз она в том месте оказалась, где всякую животинку продают. Ленка-плясунья её к самому прилавку и подтолкнула, где курей и гусей на игнишки меняют... Оглянулась мальханка, а позади и дверок нет, и стоит она посреди базарчика... Растерялась, конечно, а тут ещё глазами повела... и рябушку свою увидела, самую лучшую свою несушку. Узнала, вишь, да и как не признать: приметная такая курочка, гребешок у неё посерёдке расхлёстан, передняя часть направо свисает, а задняя -- налево свёрнута. Глядит старушка, и другие куры тоже её, а немного в сторонке пятеро гусей шеями ворочают...
Кинулась Агафья к продавцу, к старику в драной шубейке, что возле корзин стоит, а тот повернулся, она и вовсе обомлела... Глядит на неё... сам Елим с хитрецой так-то, и, смеясь в бороду, спрашивает:
– - Чай, Агафьюшка, сколотила деньгу? Иль пензию получила, раз на наш базар пожаловала?
На мальханку враз возбешение нашло. Давай она орать и кулаками к Елиму тянуться -- тот только и знай от неё за прилавком уворачивается. Так накинулась, слышь-ка, резвёхонько, словно молодуха, да и не удержалась на ногах, пошатнулась, поскользнулась -- небо над головой у Агафьи метнулось из стороны в сторону, дымчатая, морозная его голубень померкла, солнце в краснах округлилось и запрыгало по своду небесному, -- и старушка прям возле прилавка и брякнулась.
Сколь уж она в беспамятстве была -- не про то речь, а очнулась, глянула по сторонам, а она... уже в избушке на полу посреди комнаты лежит и вокруг неё соседки с испуганными лицами шушукают промеж собой.
– - Ох и напугала ты нас, Агафьюшка!
– - запричитала Варвара Кашинкова.
– - Ко мне сама не своя прибежала да как накинешься на старика мово! Пошто, кричишь, моих курей продаёшь, я их растила, ходила за имя, а ты "сатанинской силой отбираешь"... Ведьмаком его назвала. Да какой же Петро колдун? Пьяница беспробудный и есть, третий день ужо гульванит. Ох как и ругала ты его, как ругала!
– - и давай рассказывать, как оно было. Да ещё поведала, что и у неё схожая беда стряслась да и суседки тоже птицу недосчитались.
Агафья глазами хлопает -- вовсе сбилась с панталыку. Однако всякая подробность, слышь-ка, с ней осталась -- и как у плясуньи была, и Елима запомнила... Очунулась она малость и давай про всё это сказывать. Сама и объяснила всё как есть: дескать, силы бесовские подсобили внучке Елима всюю деревню обокрасть, а на неё, знахарку добрую, такую оморочь напустили, что еле жива осталась. Потешилась, одним словом, бесовская внучка. Мстила, известно дело, за деда своего, потому как тот на людей пагубу
– - Вот погодите!
– - грозилась Агафья.
– - Это она силу свою спробовать явилась, дале и не то будет!..
К этому времени уже полная избушка народу набилась. Друг дружке слова Агафьи перетолмачивают и от себя, конечно, приплетают. Которые и не верят, но тоже сомневаются: всё-таки курей по всему подворью не сыскать, а тут объяснение чистое...
Вот и подумай, где тут здравый смысл. Сама же Лека озлилась, что верши Талю перед Ильёй и перед начальницей очернили, а сама чего делает? На всю деревню ославила! Сдаётся мне, не хочет она, чтобы Таля в Забродки шла, только ведь можно было и по сноровистей что придумать. Попроще чего.
Хорошо ещё, что Таля на мальханку не наскочила. Так, разве что шум услышала. Потом вышла из спальни, сразу к Ленке подступилась и спрашивает:
– - Я слышала, кто-то кричал. Случилось что-нибудь?
А Лена только отмахнулась:
– - Агафья наша сбрендила... Напустит полную избу народу, целительница хренова, а потом ко мне бежит. То одно у неё украли, то другое...
Таля расспрашивать не стала, а смущённо на подругу глянула, будто что-то тайное сказать хочет... Помялась чуть и не удержала радостное...
– - Мне, Лен, такой сон странный снился...
Лена углядела по глазам, что хорошее, верно, привиделось, и засмеялась:
– - И тебя не обошло!.. У меня все, кто ночует, про вещие сны сказывают. Вот у всех сбылось!..
Таля ещё больше просияла и спрашивает:
– - Вот, Лен, скажи: если ребёнок в колыбели снится, это к чему?
– - К чему, к чему... Известно к чему!
– - ещё лише развеселилась плясунья.
– - Дети к детям и снятся...
– - Знаешь, так ясно всё, -- второпях стала рассказывать Таля.
– - Будто я на берегу речки стою. И вижу: аист ко мне летит... Ну, прямо точно ко мне! А в клюве колыбельку держит -- ну, как в сказке! Я так и поняла, что с ребёнком. Он до середины реки долетел, а тут вдруг вороны на него со всех сторон налетели и клюют его и каркают страшно. Он колыбельку и не удержал... Я закричала и в реку бросилась... и тогда совсем странное случилось... Знаешь, река такая бурная, я на ногах еле держусь, вокруг всё так и пенится, бурлит, и вот странно -- колыбелька сама против течения ко мне плывёт, и даже её водой не захлёстывает.
– - Это, Талька, значит, что несмотря ни на какие преграды, вопреки всему у тебя дети будут.
– - Ага, -- с радостью согласилась Таля.
– - Колыбелька доплыла до меня и сразу остановилась...
– - Таля не смогла сдержать слёз, так с дрожью в голосе и досказала: -- Я колыбельку взяла... а там малыш такой чудной... Ручонки ко мне потянул... улыбнулся... и ясно так -- мама... мама...
***
Тем временем Лема обрядилась в лыжный костюм, а сверху шубку коротенькую одела. Вовсе странную шубёнку себе придумала. Белёхонькая она так-то, с искусного меха, вот только расчерчена в крупную зелёную клетку... В остальном одёжка обычная. Взяла Лема рюкзачишко лёгонький, волосы под шапчонку беленькую прибрала и на лыжах на свидание отправилась.
Подъехала в обеденный час к домику Елима и, прикрывая от холода варежкой лицо, стала хозяев кликать.
Навстречу ей Оляпка вымахнула, порычала, конечно, чуть, по службе-то, а всё же хвостишкой приветливо махнула. На зов и Елим вышел.
– - Ой, дедушка, -- обрадовалась Лема, -- а я боялась, что никто здесь не живёт...-- ну и давай выспрашивать, куда это она попала да где находится... Про себя открылась тоже: мол, с туристами вместе на Качиковские шиханы ходила, но вот отстала и заблудилась...