Неруда
Шрифт:
183. Мемуары и неизданное
В марте 1974 года выходят в свет «Мемуары» Пабло Неруды. Он не успел их доработать, его остановила смерть.
Мемуары, названные «Признаюсь: я жил», сразу получили самый широкий отклик. Их тут же стали переиздавать и переводить на разные языки. Позже, в 1977 году, был опубликован сборник нерудовской прозы «Я родился, чтобы рождаться». Эта книга состоит из семи глав: «Еще совсем рано», «Странствующий образ», «Огонь дружбы», «Плаванье по дыму», «Раздумья в Исла-Негра», «Борьба за справедливость», «Говорит Пабло Неруда».
Спустя время мне случилось лететь одним самолетом вместе с Матильдой, и она мне рассказала, что готовится новая книга, куда включены отроческие и юношеские
236
Parra — виноградная лоза (исп.).
3 мая 1963 года, в день рождения Матильды, который праздновали в «Себастьяне», поэт подарил ей воздушный шарик и стихи: «Ты стала старше, Косолапка и владычица моя, на целый год, / его слагают безобидные недельки… / Клянусь я господом, и кардиналом, и отцами церкви, / ты — на год моложе стала».
Особое значение приобретает этот небольшой томик еще и потому, что в нем представлено давно написанное произведение «Голубка внутри». Мы уже говорили о необычайной ценности «Голубки», потому что автор ее стихов — Пабло Неруда, а рисунки к стихам выполнены Федерико Гарсиа Лоркой. Таким образом единственный экземпляр, которым владела светловолосая Сара Торну де Рохас Пас, был воспроизведен в книге, вышедшей в свет в декабре 1982 года.
Матильда сказала мне в том памятном разговоре, что у нее есть и другие рукописи Неруды, еще не подготовленные к печати. О многих из них я знаю достоверно.
184. Прощание
Неруда просил меня навещать его, и я всякий раз, когда мог, приезжал к нему. В последний раз мы виделись с ним 30 июля. На другой день я должен был уехать в Европу — эта поездка откладывалась много раз по тем или иным причинам. Президент Сальвадор Альенде посылал меня в Европу для того, чтобы я изложил там положение дел в Чили и добился ощутимой поддержки правительства Народного единства, всеми силами старавшегося не допустить кровопролития и разгрома демократических институтов.
Неруду очень тревожила ситуация, сложившаяся в стране, он чувствовал, что вот-вот разыграется драма, и просил меня вернуться как можно скорее, рассказать о результатах поездки. В глазах Неруды я прочел страх: он, должно быть, боялся, что, вернувшись, я не застану его в живых. Я ехал в Европу со множеством поручений, но сказал ему, что постараюсь не задержаться надолго. Неруда еще и еще раз повторил свою просьбу.
Говоря друг с другом, мы оба молчали о главном, и, глядя на него, я понимал, что в эти минуты он думает не только о своей тяжкой болезни,
Я обнял Пабло, не зная, что мы видимся в последний раз.
За одиннадцать-двенадцать дней до фашистского переворота к Неруде приехал Луис Корвалан с женой. Поэт предчувствовал близкую трагедию. Он высказал опасение, что, если верх возьмут заговорщики, они разделаются и с ним в Исла-Негра. Луис Корвалан старался его успокоить.
— Да, — сказал он Неруде, — можно ждать и переворота. Но тебя, Пабло, они не тронут. Твоя слава слишком велика, они не посмеют это сделать.
Неруда ответил ему со спокойной уверенностью:
— Ты заблуждаешься. Гарсиа Лорка был первейшим из поэтов… А что с ним сделали?
185. Смерть среди смертей
Фашистский переворот в Чили произошел 11 сентября 1973 года, когда я летел из Рима в Москву. Предполагалось, что из Москвы тем же вечером я отправлюсь в Сантьяго, чтобы там приступить к своим обязанностям. Неруду я думал навестить на следующий день по возвращении в Чили. За несколько часов до отлета на родину я встретился в гостинице с моим кубинским товарищем Бласом Рокой. Он спросил меня, знаю ли я о последних событиях в Чили. «Военные подняли там мятеж. Взят Вальпараисо. Альенде находится в президентском дворце Ла Монеда».
«Взят Вальпараисо». Болезнь окончательно подкосила Неруду в тот зловещий день, 11 сентября, когда он, настраивая приемник на столике возле постели, не смог поймать ни одной станции, кроме «Радио Магальянес». Сжав кулаки, Неруда слушал последние слова президента, пробивающиеся сквозь разрывы бомб: «…я заплачу жизнью за свою верность народу…» А дальше — долгое молчание.
Поэт безуспешно пытается поймать хоть какую-нибудь станцию. На коротких волнах он наконец ловит «Радио Мендоса». Передаются подробности трагических событий. Матильда пытается как-то утешить Неруду. Но все ее усилия бесполезны. Поэта не оторвать от приемника. Он хочет слышать, знать все, пусть это даже приблизит смерть. Матильда в отчаянии звонит доктору Варгасу Саласару. Тот требует: «Сломайте радио и телевизор. Отключите все. Если он узнает обо всем, что произошло, это убьет его». — «Но, доктор, как можно сломать радио и телевизор, если Пабло точно обезумел. Он хочет знать, что делается в стране».
Летом 1974 года я провел две недели в одном европейском санатории, где встретился с Матильдой. Ей был необходим отдых после таких тяжких испытаний. Для меня это была чрезвычайно важная встреча. Пятнадцать дней подряд Матильда рассказывала мне во всех подробностях о том, что она пережила.
Когда Неруда услышал последнюю речь Сальвадора Альенде, он понял, что все рухнуло. «Может, это не так ужасно…» — сказала Матильда, стараясь его успокоить. «Нет, — ответил он, — это настоящий фашизм». В ту ночь у Неруды поднялась температура. Шесть раз он смотрел по телевизору, как штурмовали дворец Ла Монеда, а сообщение о смерти Альенде поэт услышал по «Радио Мендоса».
Врач посоветовал Матильде перевезти Неруду в Сантьяго. Из-за введения комендантского часа ни он, ни медицинская сестра, которая жила в Сан-Антонио, не смогут приезжать в Исла-Негра, когда будет необходимо. «Перевезите его на машине „скорой помощи“ в клинику». По дороге в Сантьяго машину дважды останавливали солдаты. Они даже заставили поднять носилки с больным в вертикальное положение, чтобы осмотреть машину. Впервые Матильда увидела, как Пабло плачет. Он попросил ее: «Вытри мне лицо, Косолапка». Солдат не тронули слова Матильды: «Это — Пабло Неруда», они только все осложнили. Впрочем, Матильда знала это наперед. Ведь незадолго до этого в дом в Исла-Негра ворвались с обыском мятежники, считая, что там спрятано оружие. У Неруды не было оружия, но в те минуты, когда в доме объявились непрошеные гости, он диктовал Матильде последние страницы своих воспоминаний, считая, что его прямой долг — написать их, пусть они станут его завещанием, его обвинением.