Несбывшаяся весна
Шрифт:
Дежурный позвонил по внутреннему телефону и узнал, что Пантюхин на совещании, которое окончится не раньше чем через час, как раз к концу рабочего дня. Связной сначала послонялся у входа в райсовет, но недолго – словно на что-то решившись, торопливо двинулся в сторону улицы Первой Пятилетки.
«Неужели все же к Коноплеву?» – разочарованно подумал Поляков.
Ну да, связной направлялся именно к цепочке двухэтажных домов, построенных для младшего состава ИТР Автозавода в качестве временного жилья, да так и стоявших по сю пору. В одном из тех домов жил Коноплев.
И
– Лейтенант, немедля в жилконтору! – приказал Поляков Пестрякову. – Список всех жильцов дома 16 по улице Первой Пятилетки! Хватай машину, мчись на всех парах – и, как только список будет у тебя на руках, прямо от домоуправа звони мне. Я буду в отделении милиции, в кабинете начальника.
Прошло минут тридцать. Лейтенант искал список жильцов, Поляков ждал у телефона, двое агентов «вели» связного. Наконец раздался звонок.
– Список у меня, товарищ майор, – доложил Пестряков.
– Читай, – велел Поляков, уже не сомневаясь в том, какую фамилию вскоре услышит.
– Шилов, Конюхов, Москаленко, Коноплев, – перечислял лейтенант фамилии квартиросъемщиков. – Иващенко, Пантюхин…
– Стоп! – крикнул Поляков. – Пантюхин? Как его имя-отчество?
– Кого, Пантюхина? Федор Федорович.
– Вот так! – радостно воскликнул Поляков и, выяснив еще состав семьи Пантюхина (он был бездетным, жил вдвоем с женой в отдельной однокомнатной квартире), положил трубку, даже не замечая, что улыбается во весь рот. Теперь он был почти уверен, что Коноплев узнавал в больнице о судьбе Бродяги не по собственной воле, а по просьбе Пантюхина. К примеру, Коноплев зачем-то ехал «в город», как называли жители окраины Энска его центр, а Пантюхин попросил справиться о здоровье приятеля, недавно угодившего в больницу. Вполне объяснимый интерес, который ни у кого никаких подозрений не вызовет.
«И чего я радуюсь, идиот, будто подарок получил? – сам себя спросил Поляков. – Мне-то какой прок с того, что супруг Марфы Никодимовны не шпион фашистов?»
Прок состоял в том, что теперь не было надобности доносить Храмову на ее супруга, вот что!
Конечно, глупая сентиментальность. Конечно, конечно! И все же Поляков был почти счастлив сейчас. Девушка с покатыми плечами и волнистыми белокурыми волосами – Марья Никодимовна в молодости – снова представилась ему. «Да, может, у нее в жизни не было ни покатых плеч, ни кудряшек на висках», – подумал Поляков насмешливо, но это не имело никакого значения.
«Тетю Пашу я заставлю молчать о Коноплеве, – размышлял он, прикидывая план дальнейших действий. – Что-нибудь придумаю… Сейчас надо все силы бросить на сцепку: Пантюхин – связник… Вернее, Контролер – связник!»
В том, что существование Контролера шефы разведшколы держали в секрете от Проводника, ничего удивительного не было. Чем меньше общаются между собой агенты, тем меньше вероятность их провала. Однако и Пантюхин, похоже, не пользуется у своих хозяев большим доверием, если его
Ничего, рано или поздно ответ на все вопросы будет получен. А что происходит сейчас? Связной, видимо, решил дождаться Пантюхина около его дома, чтобы не мелькать больше в райсовете. Встречи их нельзя допустить!
Ольга очнулась оттого, что ее кто-то мягко, но в то же время чувствительно пошлепывал по щекам.
– Очнись, ну, очнись! – назойливо бился в уши женский голос.
Ольга слабо мотнула головой, пытаясь увернуться от пощечин, и открыла глаза. Над ней наклонялось сухое, с острыми чертами и холодными серыми глазами женское лицо. Голова женщины была плотно забинтована, как у Али Самариной… Ах нет, Ольге показалось! Голова была не забинтована, а повязана белым платком (ни одной прядки не выбивалось наружу) и странно покачивалась. Не сразу Ольга сообразила, что качается она потому, что женщина сидит на телеге, а телега движется по неровной дороге. Но, значит, и она, Ольга, тоже лежит в телеге?
– Куда мы едем? – кое-как разлепила она губы.
– Ага, – хрипловато, с характерным южным выговором произнесла женщина. – Очнулась, слава те, господи! А я уж думала, ты в Спящую красавицу превратилась.
Ольга растерянно моргнула, глядя на нее, но ничего не сказала. Чуть повернула голову и обнаружила, что лежит на соломе в глубокой странной телеге. Таких телег она никогда не видела.
Потрогала щелястый борт.
– Что дивишься? – усмехнулась женщина. – У вас в Энске таких телег нету, верно? Арба это. Арба называется.
Ольга опять моргнула растерянно.
«Что такое происходит? – думала она, ничего не понимая. – Где я? Кто она такая? И… где все?!»
Она резко приподнялась – и чуть снова не лишилась сознания от внезапно нахлынувшего головокружения.
– Тихо, тихо лежи! – прикрикнула женщина. – Голова отвалится, когда будешь так дергаться.
Ольга словно сквозь пелену видела, что рядом с телегой, вернее, с арбой, в которой лежала она, движутся и другие, точно такие же. Ими управляют женщины в таких же белых, плотно охватывающих головы платках. Все одеты в какие-то плохонькие платьишки, однако платки – белоснежные, сияющие. Некоторыми арбами правят мальчишки лет самое большее шестнадцати. А в повозках лежат люди. Все перевязанные, оборванные, в мокрой одежде или вовсе полуодетые. И караван этот растянулся далеко-далеко.
– Спасли! Вы их спасли! – чуть не зарыдала Ольга. – Вы нас всех спасли.
– Ах ты, господи мой боже, – сказала женщина, и губы ее скорбно поджались. – Кабы так! Нет, моя девочка. Далеко не всех.
Из шестисот человек раненых, медперсонала и команды, находившихся в тот июльский день на «Александре Бородине», спаслось едва ли полторы сотни. Да и то многие из них добрались до берега лишь потому, что жители ближнего села, называемого Мазуровка, узнали о том, что фашистские минометы расстреливают беззащитное санитарное судно, и, кто бегом, кто на арбах, ринулись спасать людей.