Несчастный случай
Шрифт:
Странно, но порой его одолевало желание позвонить Бетти, потому что, хотя бывшая супруга и ненавидела его всей душой, она была человеком, который тоже любил Мэнди. Одной из тех нитей, что соединяли его с дочерью и с каждым днем этих нитей становилось все меньше.
Куинси не думал, что будет так тяжело. Он был ученым, доктором философии, изучавшим пять стадий горя и следующий за ними физический и эмоциональный упадок. Надо есть побольше свежих фруктов и овощей, найти себе какое-нибудь требующее больших затрат энергии занятие и избегать алкоголя — он не помогает никогда. Куинси был
Он был, наконец, мужчиной, самоуверенным отцом, полагавшим, что трагедия может поразить чужой дом, но никогда его собственный. Куинси не увлекался свежими овощами и фруктами. Не мог объективно изучать последние дни жизни Мэнди. Бывали дни, когда ему жутко хотелось выпить. Бывали ночи, когда он едва не срывался в истерику.
Специальный агент Куинси. Знаменитый Пирс Куинси. Лучший из лучших Квонтико. Как же низко падают великие, размышлял он и с тревогой ловил себя на эгоцентризме, проявляющемся даже в случае смерти его собственной дочери.
Куинси с огорчением обнаружил, что Рейни так и не позвонила. По его представлению, она уже должна была подать весточку, и факт ее молчания беспокоил. Куинси устало потер виски, чувствуя медленную пульсацию боли, которая практически и не проходила в последние дни. Словно получив его мысленный посыл, в кухне зазвонил телефон.
— Наконец-то, — пробормотал Куинси, поднимая трубку. — Алло.
Молчание. Только странные фоновые звуки, вроде лязга металла, ударяющегося о металл.
— Ну, ну, ну, — сказал наконец незнакомый голос. — Да это же он сам.
Куинси нахмурился. Голос отзывался неясными, смутными воспоминаниями, хранившимися где-то в глубине памяти.
— Кто это?
— Не помнишь? Ты меня не помнишь? Как жаль, а я-то считал себя твоим loco simpatico. Вы, федералы, разбиваете мне сердце.
В голове у Куинси что-то щелкнуло, и голос обрел имя.
— Как ты узнал этот номер? — твердо спросил он, чувствуя, как влажнеют ладони, и бросая поспешный взгляд на пульт охранной системы.
— Хочешь сказать, что ты еще не знаешь?
— Как ты узнал этот номер?
— Расслабься, амиго. Я всего лишь желаю поговорить. Вспомнить старые добрые времена. Тот чудесный вечер. Это ведь случилось во вторник?
— Пошел ты! — не думая, бросил Куинси. Он никогда не ругался и на этот раз пожалел о вырвавшихся словах почти сразу после того, как произнес их, потому что звонивший рассмеялся:
— Ах, Куинси, амиго, ты даже ругаешься как неживой. Мы же закоренелые преступники, так что и тебе бы надо выражаться покрепче. Придумай что-нибудь с мамочкой. Оттрахай кого-нибудь в зад. Вот это было бы неплохо. Или… — голос стал бархатным, — может быть, стоит трахнуть твою мертвую дочурку, а? Прямо в ее гребаной могиле. Засунуть ей тот белый крест. Да, я бы с удовольствием.
Куинси сжал трубку — слова били безжалостно, и вслед за ними уже катила первая волна ярости. В какой-то момент он едва удержался от того, чтобы не расколотить проклятую трубку об пол из твердой древесины или о столешницу из черного гранита. Он бы бил, и бил, и бил эту чертову трубку, а потом полетел бы в Калифорнию и вышиб дерьмо из этой мрази Мигеля Санчеса, тридцатичетырехлетнего подонка, уже приговоренного к смертной казни. Никогда в жизни Куинси не испытывал такой ярости — она кипела в нем, стучала в виски, а тело напряглось и застыло, словно собирая силы перед ударом.
И тут его взгляд упал на автоответчик. Красный индикатор настойчиво мигал, показывая, что есть и другие сообщения, а на красноватом цифровом дисплее мерцало число принятых звонков — 56. Пятьдесят шесть сообщений, поступивших на незарегистрированный номер.
Он сам подивился собственному голосу, прозвучавшему сдержанно и спокойно:
— Мне достаточно сделать один звонок, Санчес, и тебя отправят в карцер. Не забывай, я-то знаю, как ты не любишь одиночество.
— Так, значит, Куинси, ты не желаешь говорить о своей дочурке? Такая милая девочка, а? Как приятно, что ты дал ей мое любимое имя.
— Несколько недель в яме. Там не перед кем показать себя, не перед кем раздуть щеки, там даже некого будет изнасиловать, когда поймешь, что уже никогда в жизни не дотронешься до женщины.
— Окажи мне услугу, коп. В следующий раз, когда станешь слушать мою пленку, нарисуй для меня личико своей дочки. И да, поцелуй от меня свою вторую. Потому что когда-нибудь я выберусь отсюда, и тогда для меня будет счастьем знать, что у тебя осталась еще одна девочка.
— Спрашиваю в последний раз, — сдержанно повторил Куинси, не сводя глаз с помигивающего пульта охранной системы, — откуда у тебя мой незарегистрированный номер?
— Незарегистрированный? — протянул Санчес. — Как бы не так.
Едва Куинси положил трубку, как телефон зазвонил снова.
— Что? — резко бросил он в микрофон. Неуверенное молчание, затем осторожный голос бывшей жены:
— Пирс?
Куинси закрыл глаза. Нельзя выдавать свои чувства. Нельзя позволить себе раскисать.
— Элизабет?
— Я подумала… Не мог бы ты оказать мне небольшую услугу, — нерешительно пробормотала Бетти. — Ничего особенного. Обычная проверка. Вроде той, что ты делал в прошлый раз.
— У твоего отца новые подрядчики?
Куинси постарался немного разжать стиснувшие трубку пальцы и перевел дыхание. В прошлом году его тесть делал пристройку к дому и заставил свою единственную дочь позвонить бывшему супругу и попросить его навести справки обо всей бригаде. При этом отец Бетти заявил, что это самое меньшее из того, что может сделать Куинси.
— Его имя Шендлинг. Тристан Шендлинг. Куинси нашел листок бумаги и записал имя. Сердце понемногу успокоилось, тьма перед глазами рассеялась. Он чувствовал себя почти как всегда, самим собой, а не бьющимся в цепях зверем. На красном дисплее автоответчика по-прежнему высвечивались цифры 5 и 6. Пятьдесят шесть сообщений. Что-то случилось. Что-то пошло не так. Ничего, он справится. Он решит эту проблему, как решал раньше и другие. Всему свое время.