Несколько слов об Ренане
Шрифт:
Приведемъ сперва, что говоритъ Аміель. Замтимъ, что онъ былъ реформатъ, былъ глубоко посвященъ въ германскую философію и отличался необыкновенною чуткостію. Онъ высоко цнитъ литературныя достоинства Ренана. Вотъ, напримръ, какъ онъ его характеризуетъ:
«20-го іюля 1869 года. Прочиталъ пять или шесть главъ Св. Павла Ренана. Если анализировать до конца, авторъ — вольнодумецъ, но вольнодумецъ, коего гибкое воображеніе уметъ предаваться тонкому эпикуреизму религіознаго чувства. Онъ считаетъ грубымъ того, кто не поддается этимъ граціознымъ мечтамъ, и ограниченнымъ того, кто принимаетъ ихъ серіозно. Онъ забавляется видоизмненіями совсти, но онъ слишкомъ тонокъ, чтобы надъ ними смяться. Настоящій критикъ ничего не заключаетъ и ничего не исключаетъ; все его удовольствіе — понимать не вря а наслаждаться созданіями энтузіазма, сохраняя притомъ свободу ума и ничуть не подпадая иллюзіи. Такіе пріемы кажутся фокусничествомъ; но это лишь благодушная иронія очень образованнаго
7
H. Amiel, Fragments d'un journal intime, 5-me 'ed. t. II, стр. 62.
Но, спустя нсколько времени, Аміель уже не такъ спокойно оцниваетъ этотъ удивительный дилеттантизмъ, а произноситъ надъ нимъ суровый приговоръ:
«15-го авг. 1871 года- Прочелъ во второй разъ La vie de Jesus Ренана. Характеристично въ этомъ анализ христіанства то, что грхъ не играетъ въ немъ никакой роли. Между тмъ, если что-нибудь объясняетъ успхъ Благой Всти между людьми, то именно то, что она приносила избавленіе отъ грха, однимъ словомъ, спасеніе. Слдовало бы, однако же, объяснять религію религіозно и не увертываться отъ средоточія своего предмета. Это не тотъ Христосъ, который составлялъ силу мучениковъ и который отеръ столько слезъ. У автора не достаетъ нравственной серіозности, и онъ смшиваетъ благородство со святостію. Онъ говоритъ Какъ впечатлительный художникъ о трогательномъ предмет, но его совсть, повидимому, не заинтересована въ вопрос. Разв можно смшать эпикуреизмъ воображенія, отдающагося прелести эстетическаго зрлища, съ терзаніями души, страстно ищущей истины? Въ Ренан есть еще остатокъ семинарской хитрости; онъ изъ священныхъ шнуровъ длаетъ петли, которыми давитъ. Можно, пожалуй, допустить эти презрительныя нжности въ отношеніи къ какому-нибудь духовенству, боле или мене коварному, но передъ искренними душами слдовало бы держаться нкоторой боле почтительной искренности. Пересмивайте фарисейство, но соблюдайте прямоту, Когда говорите съ честными людьми» [8] .
8
Тамъ же, стр. 122, 123.
Это совершенно справедливо, и сказано мтко и сильно. Недостатокъ нравственной серіозности, недостатокъ прямоты и искренности — вотъ глубокій порокъ Ренана. Но конечно, не весь Ренанъ въ этомъ порок; конечно, въ то же время онъ всячески старается добиться отъ себя именно нравственной серіозности и искренней прямоты, но только никогда не можетъ этого вполн достигнуть; онъ ищетъ Бога, но часто лишь теряется въ пустот, онъ безпрестанно пускается въ откровенность, но часто лишь доходитъ до границы, за которой начинается цинизмъ. Онъ не можетъ воздерживаться отъ колебанія, и въ этихъ безпрерывныхъ и иногда очень странныхъ колебаніяхъ — его слабость и, вмст, его сила. Если мы разгадаемъ ихъ секретъ, то съумемъ найти и много добраго въ усиліяхъ этого гибкаго ума. Но, во всякомъ случа, Ренанъ весь высказался, и не слдуетъ предполагать въ немъ какой-нибудь скрытой глубины.
VIII
Отвтъ Ренана Аміелю
Въ 1884 году, черезъ два года посл выхода книги Аміеля, Ренанъ написалъ большой разборъ этой книги и тутъ отвчаетъ на мста, въ которыхъ она касается его самого.
Можно думать, что Ренанъ почувствовалъ себя задтымъ за живое. Весь его разборъ написанъ какъ будто съ желаніемъ не оцнить, а уронить Аміеля въ глазахъ читателей. Достоинства Дневника были съ великимъ мастерствомъ анализированы въ стать Шерера, приложенной къ Дневнику въ вид предисловія. Ренанъ ничего почти не говоритъ объ этихъ достоинствахъ, а пользуется книгой только для того, чтобы объяснить, почему Аміель ничего не усплъ сдлать въ литератур, и даже будто бы не отличался искусствомъ писанія. Между тмъ, самый этотъ Дневникъ есть, конечно, не малое пріобртеніе французской литературы, а изящество и легкость, съ которою въ немъ выражаются почти неуловимыя мысли, — выше всякихъ похвалъ.
Но главное содержаніе статьи Ренана есть, очевидно, оправданіе себя, отстаиваніе своихъ сочиненій. При этомъ онъ ничуть не думаетъ утверждать, что Аміель ошибся въ своей характеристик и приписалъ ему непринадлежащія ему черты. Нтъ, у Аміеля все точно. Но Ренанъ доказываетъ, что Аміель напрасно осуждаетъ эти черты, что он вовс не дурны, а скоре очень хороши. Напримръ:
«Аміель негодуетъ, что иногда, говоря о такихъ предметахъ, я даю мсто улыбк и ироніи. Но, право! въ этомъ случа я считаю, что веду себя довольно по-философски». И т. д.
Въ другомъ мст: «Состояніе души, которое Аміель презрительно называетъ эпикуреизмомъ воображенія, можетъ быть, вовсе не дурной
Еще одно мсто: «Пересмивайте фарисейство, но соблюдайте прямоту, когда говорите съ честными людьми, говоритъ мн Аміель съ нкоторымъ гнвомъ. Боже мой! Какъ часто честные люди подвергаются опасности стать фарисеями, сами того не зная!» и т. д. [9] .
По всмъ этимъ и другимъ подобнымъ вопросамъ, разсужденія Ренана очень возбудительны, и на нихъ можно бы съ удовольствіемъ остановиться. Но мы поспшимъ съ главному вопросу, къ той точк, гд, какъ намъ думается, всего глубже выразилась противоположность двухъ писателей. Ренанъ пишетъ:
9
Feuilles d'etach'ees стр. 394, 396, 387. (Въ этой книг перепечатана статья объ Аміел).
«Въ особенности его (Аміеля) занимаетъ и опечаливаетъ грхъ, его, лучшаго изъ людей, который меньше всякаго другаго могъ знать, что это такое. Онъ очень меня упрекаетъ, что я на этотъ предметъ не обращаю достаточнаго вниманія, и онъ дважды или трижды спрашиваетъ себя: „Куда же Ренанъ дваетъ грхъ?“ Скажу то, что на дняхъ говорилъ [10] въ моемъ родномъ город: мн кажется, я дйствительно вовсе его упраздняю». (Стр. 369, 370).
Да, грха Ренанъ не признаетъ. Собственно на эту тему и написана вся его статья объ Аміел, на тему о сущности и происхожденіи зла и о томъ, какъ достигнуть спасенія отъ золъ вншнихъ и внутреннихъ. Относительно грха, Ренанъ отзывается больше всего — незнаніемъ и непониманіемъ, и ршительно проповдуетъ оптимизмъ, то-есть, что жизнь не содержитъ въ себ никакого кореннаго зла. «Возстановленіе христіанства на основаніи пессимизма», — замчаетъ онъ, — «есть одинъ изъ поразительнйшихъ симптомовъ нашего времени» (стр. 375); и ему этотъ симптомъ страненъ и непріятенъ. Онъ, со своей стороны, тоже желаетъ религіозности, но говоритъ: «по-моему, тотъ религіозенъ, это доволенъ Господомъ Богонъ и самимъ собою» (стр. 373).
10
Ссылка на рчь въ Трегье (Discours et conf'erences, стр. 217). «Я ничего не понимаю въ этихъ печальныхъ догматахъ».
Мы не будемъ входить въ подробности этой аргументаціи, какъ она ни «возбудительна»; лучше мы прямо приведемъ заключительный выводъ Ренана. Вопросъ о грх и зл есть вопросъ о нашей нравственности, и отъ ршенія его зависятъ правила нашей жизни, опредленіе ея высшаго блага. Ренанъ, въ этомъ отношеніи, ршительно заявляетъ слдующее:
«Аміель съ безпокойствомъ спрашиваетъ: что же спасаетъ? О, Боже мой, спасаетъ то, что даетъ каждому побужденіе жить. Средство спасенія не одно и то же для всхъ. Для одного это — добродтель; для другаго — жажда истины; еще для другаго — любовь къ искусству; для многихъ — любопытство, честолюбіе, путешествія, роскошь, женщины, богатство; на самой низшей ступени — морфинъ и алкоголь. Люди добродтельные находятъ свою награду въ самой добродтели, а т, кто не добродтеленъ, имютъ на свою долю удовольствіе» (стр, 382).
Вотъ, я думаю, наихудшая страница во всхъ сочиненіяхъ Ренана; почти совстно указывать на нее надъ только-что закрывшеюся могилою писателя, у котораго столько превосходныхъ страницъ. Можно бы и эту страницу назвать превосходною, но только еслибы можно было принять ее за иронію, за насмшку надъ извстными нравственными понятіями, — еслибы, напримръ, Ренанъ обратился съ этими словами къ своимъ любезнымъ парижанамъ и сказалъ имъ: вотъ вдь вся ваша нравственность. Но, къ несчастію, тутъ ироніи нтъ. Бда въ томъ, что люди, съ увлеченіемъ предающіеся ироніи и насмшк, если даже сперва и хранятъ въ себ нкоторыя высокія понятія, во имя которыхъ совершается это подсмиваніе, то со временемъ, однако, часто становятся совершенно въ уровень со своими насмшками, теряютъ способность видть дло въ его истинномъ вид, и если вздумаютъ заговорить прямою рчью, скажутъ то самое, что говорили на смхъ. Таковъ у насъ былъ Салтывовъ; такъ и Ренанъ заплатилъ любимой имъ ироніи нкоторую дань.
По точному смыслу его рчи выходитъ, что всеобщій спаситель есть алкоголь. Въ самомъ дл, первая черта спасенія, даруемаго религіею и нравственностію} Конечно та, что это спасеніе всмъ доступно, что въ этой области часто послдніе становятся первыми и первые послдними. Ренанъ не хочетъ такого однообразія, но не видитъ, что волей-неволей людямъ придется же отыскивать какой-нибудь единый путь. Множество людей, и безъ совтовъ Ренана, стараются «спасаться» посредствомъ «богатства», или «женщинъ», или «роскоши»; но вдь на такихъ и подобныхъ путяхъ нтъ конца неудачамъ, а для огромнаго большинства людей эти пути спасенія даже совершенно закрыты. Остается намъ, слдовательно, только одинъ выборъ: или «добродтель», или «алкоголь». Если оба эти средства, какъ увряетъ Ренанъ, одинаково приводятъ къ цли, то не ясно ли, какое изъ нихъ выберутъ слабые смертные?