Неслабое звено
Шрифт:
Так и Крячко было, в общем-то, наплевать, как со стороны оценивают его оперативное мастерство: он сам и близкие ему люди, чьим мнением он дорожил, цену ему, как сыщику, знали. Но горе тому невежде, который осмелился бы сомневаться в том, что после господа бога в автомобилях и всем, что с автоделом связано, лучше всех разбирается именно Станислав Васильевич.
После гуровских слов лицо Стаса приобрело выражение, какое бывает на мордочке только что втихую сожравшего хозяйскую сметану кота Васьки. Нарочито небрежным тоном «друг и соратник» произнес:
– Ладно уж, «мастерством»… Я, в принципе, и с одной правой рукой не подведу. Опять тебе автородео потребовалось или как?
– Именно так, – кивнул Гуров. – Мне понадобится личная встреча с Юнесом Саидовичем Набоковым. Но ни вызывать его сюда, ни напрашиваться на прием к нему в офис или домой я не хочу. Это отследят. Нужна как бы нечаянная встреча, а хвост за ним пустили навряд ли, улавливаешь
– Да запросто, – даже вскочил явно загоревшийся идеей Крячко, – только на чем? Моя коняшка после наших с тобой славоярских подвигов в ремонте.
– Для милого дружка – хоть сережку из ушка, – улыбнулся Лев. – Мой-то «Пежо» на ходу. Ты же ювелир, слишком сильно, надеюсь, не поуродуешь…
ГЛАВА 10
Воздух был мягкий, казалось, даже теплый, но под ногами поскрипывало. Всю первую половину четверга Гуров безвылазно проторчал в управлении, поэтому сейчас с особым удовольствием шагал по Маросейке, привычно раздумывая на ходу – нужно было привести в систему все сведения о Воробьеве, выкачанные им из аппарата министерства, затем наметить план беседы. На тот случай, если повезет и Николай Иванович окажется в своей студии (идти домой к нему Лев пока не хотел). Если его подозрения оправданны, то именно в студии разыгрались некоторые сцены этой кровавой драмы. Нужно посмотреть на это место своими глазами, внутренне убедиться в обоснованности версии, а веские доказательства – это уже следующий этап работы. К тому же тактически вернее говорить с Воробьевым именно в студии: если он впрямь замешан в преступной каше вокруг украденной иконы, если знает что-то о смерти Сукалева, а возможно, и Константина, то само место будет давить ему на нервы, вышибать из психологического равновесия.
Ни по картотекам, ни по компьютерным базам МВД Николай Иванович Воробьев не проходил. Что означало одно из двух: либо никогда не совершал серьезных правонарушений, либо просто не попадался. Оставались скромные паспортные данные, а много ли из них вытянешь? Прописан на Новоспасской, совсем рядом. Участковый, кстати тот самый Петро, с которым недавно знакомил Гурова Костя Иванов, характеризует его положительно, а говоря откровенно – никак не характеризует. Машины не имеет. Есть стандартный приватизированный участок с дачкой в кунцевском массиве. Был женат, но в разводе с бог знает какого давнего времени. Есть взрослый сын, Василий Николаевич Воробьев; прописан также в столице. Ну, с ним попозже ясность внесем, если нужда появится. А что у нас по военкоматовской линии? Возраст возрастом, но служил Николай Иванович в непобедимой и легендарной или нет? А если да, то где и в каких чинах? Интересно… Балашовское вертолетное училище, затем десять лет службы, даже боевые вылеты были. Понятно где, прикинул Гуров. По всему – Ангола. Или Синайская пустыня, мы в те золотые годочки мускулы демонстрировали подалее от своих границ. А затем отставка в капитанском звании, да не простая, а с шумным скандалом, с разжалованием, чуть судом не закончившаяся. Они с еще одним господином офицером, видишь ли, дуэль на боевых вертолетах чуть не устроили. Чего, интересно, не поделили? Какую-нибудь прошмандовку из хозобслуги? Почти наверняка. У нас дуэли не в моде, усмехнулся Лев, но кое о чем эти факты биографии говорят: у Воробьева есть боевой опыт, крови он не боится и голубиной кротостью пополам с ангельским характером не отличается. Запомним…
Въедливый, дотошный мент с полковничьими погонами да плюс громадным опытом разыскника много чего может за полдня узнать даже о самом законопослушном своем согражданине. После военкомата и архива Минобороны настала очередь Союза художников. Выяснилось, что из такового Николая Ивановича с треском вышибли еще восемь лет назад за безобразный скандал с рукоприкладством, учиненный Воробьевым на персональной выставке Романа Мурзлина. Еще один штришок к психологическому портрету. Общая характеристика, полученная Гуровым в телефонном разговоре с каким-то деятелем Союза, сводилась к выражениям типа «бездарный склочник», «возомнившее о себе ничтожество» и – почему-то – «черносотенец». Вовсе интересно.
Последний термин зацепился за что-то в памяти, Гуров внимательнее вгляделся в паспортную – других пока не было, а эту ребятки успели по e-mail скачать – фотографию нового фигуранта. Ба! Да ведь знакомая физиономия! Разве что помоложе. Ему вспомнился воскресный вечер, проводы Крячко и шизофренический митинг под загадочным флагом. Как же, «огнекрылый гусь»! Точно, «Скажи нам слово,
Гуров в темпе выяснил, кто проводил воскресный митинг и в честь какого праздника. Некое «Движение возрождения и процветания…» национального чего-то там такого, он не запомнил. Все законно, разрешение выправили чин чинарем. Очередные довыборы в городскую Думу – надо же, угадал Крячко! – один из кандидатов – аккурат из «Движения». Нет, не только они проводили – всю прошлую неделю то эспээсовцы, то «Яблоко», то коммунисты: все пытались впарить злосчастному «электорату» своих кандидатов. Ну точно, вспомнил Гуров, совсем недавно мне кто-то говорил про какие-то агитматериалы, буклеты, что ли?… Только вот запамятовал, кто именно и в каком контексте.
В штаб-квартире «Движения» имелся телефон, по которому Лев позвонил и удостоверился, что не обознался – одним из активистов, да чуть ли не отцов-основателей «Движения» был «…выдающийся художник земли русской, Суриков и Репин наших дней…» Николай Иванович Воробьев. Лев не стал уточнять у захлебывающегося от восторга активиста на том конце провода – так все же Суриков или Репин? Его куда больше начинал волновать вопрос, не считает ли себя «выдающийся» Боровиковским современности…
А ведь было еще одно дело, отлагательств не терпящее: узнать все, что можно, про Юнеса Саидовича Набокова. Лев позвонил старым знакомым в ОБЭП, в налоговую полицию… Необходимо было перед встречей, да еще планировавшейся так нетривиально, узнать поточнее – чем, собственно, Юнес Саидович занимается, кому он мог оттоптать пятки, кто держит на него нешуточное зло. Здесь по старой дружбе – неформальные связи самые крепкие – помог Льву хороший знакомый, старший налоговый инспектор Виктор Алексеевич Покровский. Повздыхав для вида в трубку и задав традиционный шуточный вопрос о гуровской налоговой декларации – не забыл ли? – информацию по Набокову он скачал обширную и очень любопытную. Освоив ее, Гуров окончательно уверился в правильности своего плана знакомства – не стоило, чтобы кто-то, кроме его и Стаса, пока об этом знал, вариант с подстроенным ДТП представлялся идеальным – чего не случается на московских улицах! Теперь нужно отследить маршруты Набокова, вот и еще одна неформальная просьба – на сей раз к обязанным ему кое-чем парням из ГИБДД. Обещали к завтрашнему дню необходимые данные предоставить. Правда, очень удивились гуровской реплике в конце разговора: «Если Набоков в ближайшие день два вляпается в небольшую аварию, помнет там кого-нибудь его водила, то особенно на место происшествия не торопитесь, трупов не будет, я слово даю! И разборок тоже. Откуда знаю? Считайте, что мне вещий сон приснился, а знакомая гадалка подтвердила. Кстати, что у него за машина? Понимаю, что не одна. На которой из своих тачек он в офис добирается? Ага, вон оно как… Оригинал он, однако. Что ж не классический «шестисотый», хотел бы я знать».
Машина оказалась нехилая: «Форд-Шериф». Все стекла, кроме ветрового – поляризованные, табун в триста пятьдесят мустангов под капотом, гидроусиление руля, две ведущие оси. На такой не по Москве разъезжать, а где-нибудь по заброшенному танкодрому в глубинах Нечерноземья. Лев с ужасом представил, как этот чуть ли не бронированный сарай на колесах долбанет его несчастный «Пежо»… Ладно, понадеемся на мастерство Станислава!
Вот так, размышляя на ходу, наслаждаясь свежим декабрьским воздухом, Гуров потихоньку подошел к нужному ему дому. Второй этаж… Вот и табличка на двери, одна из многих. Без ложной скромности: «Народный художник Николай Иванович Воробьев. Звонить три раза». Что ж, позвоним…
Льву повезло – столь интересующий его человек оказался на месте, в своей студии. Однако встретил он Гурова не сказать чтоб радушно. Лев еще по дороге твердо решил: играть в открытую. Интуиция подсказывала ему, что это будет лучшей тактикой: не разыгрывать восторженного поклонника воробьевского творчества или единомышленника по загадочному «Движению за…», а представиться тем, кто он есть – полковником МВД, опером-важняком. Вести себя максимально напористо, «на грани фола» и откровенного хамства. Противно, но придется в интересах дела, это ошеломит на время Воробьева, собьет с толку. Практика показывала, что хамов – в том, что Николай Иванович относится к их числу, Лев, ознакомившись с деталями воробьевской биографии, не сомневался! – можно бить только их же оружием. «А сами в хамов не превратимся», – невесело усмехнулся Гуров, поймав себя на столь нетривиальной мысли.
…Воробьев разглядывал предъявленное ему Львом служебное удостоверение с таким видом, будто документ мог его укусить. Затем перевел взгляд на Гурова, даже рот открыл, собираясь сказать явно что-то малоприятное, но Лев его опередил:
– Что вы смотрите на меня, как на грязную дворнягу, кишащую блохами, да еще и обнаруженную в собственной постели? Впервые в жизни милиционера видите? Не поверю!
– С чего бы я на вас по-другому смотреть должен? – буркнул Воробьев. – Вообще-то, с вами я разговаривать не обязан. Или меня обвиняют в чем? Тогда бумажку покажите.