Несмотря ни на что
Шрифт:
В письме Джона говорилось только о его деятельности.
Виола работала в саду, читала, ездила верхом, ожидала. Наконец, поехала в Лондон и прожила несколько дней в своем доме на Одли-стрит.
Побывал у нее Леопольд Маркс. Как всегда, остроумный, разнообразный, дружески внимательный.
Мэйнс встретился с ней как-то на Бонд-стрит и попросил разрешения прийти. Говорили, что Мэйнс помолвлен.
Виола неожиданно бежала обратно в деревню. Там она скучала, но зато действительность не врывалась в ее мечты.
После своего триумфального
В его поцелуях, в торопливых вопросах (ответа на которые он никогда не дожидался) была все та же пылкая влюбленность. За обедом он успел рассказать всю историю этих недель.
Даже когда они сидели вечером у огня, все его мысли были заняты тем же: возможностью раскола в партии, который непременно даст ему шансы выдвинуться.
Виола слушала. Спрашивала изредка о тех из коллег Джона, кто ей был знаком, но Джон, ответив вскользь, возвращался к тому, что его интересовало. Он сидел в большом кресле, с трубкой в зубах. Глаза его смотрели рассеянно и блестели возбуждением.
— Проект о пенсиях, который еще только в зародыше, даст серьезный повод к кризису, — объяснял он. — И я буду бороться за него неотступно! Если это даст мне козырь в руки, тем лучше. Если же кризис произойдет так быстро, то особого успеха ждать мне нечего, — во всяком случае, я рассчитываю, что меня заметят. Лидс — был очень удачной комбинацией для меня!
— Мэннерс понял, как полезен ты будешь в таком деле, — вставила Виола.
Вечер проходил. Хоть борьба партий в парламенте — штука интересная, но в жизни есть и другие интересы! Виола в глубине души сердилась на Джона.
Узенький серп всплыл над верхушками деревьев. В ночном воздухе чудился едва уловимый шепот весны.
Джон зевнул.
— И устал же я! Все эти передряги изрядно утомляют. — Он зевнул вторично. — Ну, что же ты делала в мое отсутствие, Ви?
«Жила лихорадочной жизнью!» — чуть не слетело насмешливо с губ Виолы. Но она вовремя прикусила их. Нет, к чему жалобы? Она сама выбрала эту жизнь. И слишком она занята собой, этого не должно быть!
— Ездила верхом, читала. И, как ни странно, довольно много думала о вас, сударь!
Она встала и перенесла лампу на рояль. Налила Джону в рюмку ликеру, которого он попросил, и отнесла ему. Он обнял ее одной рукой и посадил возле себя на ручку кресла.
— Ты сейчас была так красива — вот когда стояла с лампой в руках. Это платье у тебя прелестное, я люблю сочетание зеленого с золотом. И духи твои люблю. Поцелуй меня, солнышко!
Он сонно прислонился к ней головой.
— Нет, поцелуйте вы меня, сэр Галахад! — засмеялась Виола.
Он вмиг поставил на стол рюмку с ликером, встал и наклонился к ней. Этот переход от недавней рассеянности к прежней нежности влюбленного почему-то так подействовал на Виолу, что ей захотелось плакать.
— Я так скучала по тебе…
— Жизнь моя немного бы стоила, если бы это не было так, — сказал он, приникая губами к ее волосам. — Тебе было тоскливо, солнышко? Какой я негодяй, что допускаю до этого. Но вот я с тобой, и у нас впереди целых два дня.
Он снова был тот же Джон, ее властный и вместе с тем послушный любовник, мальчик, что был ее собственником и ее дорогой собственностью.
Назавтра неожиданно потеплело. В воскресенье был ослепительный день: сверкала синева неба, сверкали белые облачка на ней. В теплом ветре было что-то совсем весеннее.
Виола и Джон отправились верхом на холмы и смотрели оттуда на пестревшие внизу в аметистовой дымке города и селения. Приехали домой в сумерки. Джон пошел наверх умыться и вернулся голодный и веселый.
— Не устала? — спросил он Виолу. — Какой был чудесный день!
День был действительно чудесный, но Виола чувствовала себя совсем разбитой. Ее разморило от езды и весеннего воздуха. Она тщетно боролась с усталостью.
Джон читал вслух выдержки из отчета о заседании, полученного им вместе с письмами из города. Он смеялся, говорил ей что-то, оживленный, как всегда.
Виола пыталась слушать. Но голос Джона едва доносился, слабел, слабел, лицо Джона расплывалось…
Стукнул уголек, выпавший из камина. Виола вздрогнула, виновато посмотрела на Джона. Он усмехался как-то странно.
— Я уже собрался идти спать, — сказал он.
— Разве так поздно? Я… только…
— Спала сладко два часа, — сухо докончил Джон.
— Какая ужасная невежливость и бесцеремонность с моей стороны! — попробовала отшутиться Виола. Но она чувствовала себя и виноватой, и больно задетой. Слова Джона звучали, как выговор.
Она подошла к нему и продолжала тем же легким тоном:
— Бедный мальчик, какой скучный вечер ты провел!
— В другой раз не будем забираться так далеко, — отвечал Джон небрежно. — Ты устала. Однако уже поздно, а мне завтра надо попасть на девятичасовый!
Виола в огорчении говорила себе, что любой может уснуть, когда устал, что глупо чувствовать себя виноватой. Но она не могла забыть выражения глаз Джона, устремленных на нее в тот момент, когда она проснулась.
Это — в последний вечер! И после такой долгой разлуки! Она в бессильном гневе на себя сжала кулаки.
Она чувствовала еще днем, во время прогулки, что сильно утомлена, потому что много лет не ездила верхом так далеко, но не хватало мужества сказать об этом Джону и испортить ему удовольствие. И вот расплата — глупая, но жестокая. Джон томился скукой и… какой она казалась ему, когда спала? Старой? Почему он так смотрел на нее? Во время сна редко выглядишь привлекательной! Виола с содроганием вспомнила о других женщинах, которых видела спящими. Как они были некрасивы! Неужели и ее видели такой требовательные глаза Джона?!