Неспящие
Шрифт:
— Ну да, а валиум-то?
Парк покачал головой:
— Сомневаюсь.
— Черт. Черт.
Коричневой массой слева вырисовывался Гриффит-парк.
Парк посмотрел на обожженный пожаром склон. На нем снова начали появляться палатки, так как в основном его уже отчистили от головешек и трупов после первого лагеря беженцев и потушили тлеющие низовые пожары.
Хаундз хлопнул по приборной панели.
— Э, а что с демеролом? Он-то хоть немного помогает спать?
— Я сам никогда про такое не слышал. Продаю его одному старому торчку. Он когда-то был в технической группе у Тома Петти.
Парк смотрел, как толпа беженцев собиралась
Глядя на потерянных и неприкаянных, он уплыл мыслями куда-то.
— Кроме «дремы», единственное, насчет чего я слышал, что оно действительно работает, — это, пожалуй, только пентосан. Но его молекула слишком большая, чтобы проникнуть из крови в мозг. Поэтому придумали вставлять шунт и доставлять его куда надо.
Он вспомнил, как врач описывал эту процедуру ему и Роуз.
«Проще говоря, мы просверлим дырку в вашем черепе и вставим в нее болт».
Роуз отказалась. Вернее, Роуз сказала: «Да пусть я лучше сдохну к чертям собачьим».
Парк покачал головой:
— Во всяком случае, пентосан делает хотя бы одно — не дает умереть. Спать все равно невозможно, и боль все время чувствуешь. Некоторым неспящим давали громадные дозы мепакрина, и им стало лучше. Ненадолго. Потом им стало хуже, чем раньше. Паралич. Печеночная недостаточность.
Он опять пожал плечами:
— Валиум и все такое — это в основном люди просто хватаются за что угодно, лишь бы им хоть на пару часов стало полегче.
Хаундз давил на тормоз, снижая скорость, пока они подъезжали к очереди машин у блокпоста на реке Лос-Анджелес.
— А ты-то откуда такой грамотный?
Парк снова пожал плечами:
— Я продаю таблетки.
— Черт.
Хаундз вытер пот со лба.
— Моя теща, чтоб ее черти взяли, живет вместе с нами. Не спит уже несколько месяцев. Совсем свихнулась. Никому жизни не дает. Бродит по дому сутки напролет, чертово привидение. Несет какую-то бредятину. Детей пугает. «Папа, а почему бабушка зовет меня Билли?» Вот попробуй объясни ребенку. «Знаешь, малыш, просто бабулин таламус пожирают неправильно свернутые белки, и она бредит наяву, и ей мерещатся всякие кошмары, и она сама не понимает, где она, и думает, что ты ее сын, которого на самом деле она не доносила из-за выкидыша, еще когда ей было пятнадцать лет и она ходила в школу». Может, дать ей десять таблеток валиума и бутылку Зинфанделя, и ей все станет по кайфу; я б тебя поцеловал взасос, если бы получилось.
Парк промолчал.
Хаундз протянул руку:
— Хрен с ним, давай, что там за херня.
Напарник передал ему флакон валиума.
— Чего уж, попробуй. Терять-то все равно нечего.
Хаундз сунул таблетки в карман.
Парк отвернулся, и Хаундз заметил это в зеркале заднего вида.
— Чего еще? Ты чем-то недоволен, гаденыш?
Парк ничего не сказал, он только смотрел, как в толпе у Красного Креста началось бурление, когда до людей стало доходить, что на всех мешков с рисом не хватит.
Хаундз ехал дальше.
— Терять есть что — старушка может окочуриться, — сказал он и потер затылок. — Самое плохое, если она протянет еще полгода. Господи боже. Я все понял. Как только перестану спать, тут же пущу себе пулю в лоб. Как только пойму, что у меня эта зараза, все, до свидания. Мать моей жены, она дала нам деньги, чтобы мы выложили наличными за наш первый дом. Как узнала,
2
Малкольм Икс (1925–1965) — американский борец за права чернокожих.
Спецназовец в индивидуальной бронезащите, кевларовом шлеме с визором, с лентой 5,56-миллиметровых патронов к ручному пулемету М-249, который он держал в руках, знаком велел им подъехать к обочине.
Хаундз высунул голову в окно:
— Какого черта? У нас тут преступник.
Спецназовец подошел, упер приклад в бедро и снял шлем.
— Спокойно, я как раз собирался пропустить вас без очереди. Проезжайте сюда, сбоку.
Он показал на окаймленную спиралями колючей проволоки пустую полосу дороги, которую держали свободной для военного и аварийно-спасательного транспорта.
Хаундз кивнул:
— Спасибо, солдат, извини, погорячился. Просто какое-то начальство вставило нашему капитану по самое не балуй, и мы весь день гонялись за каким-то гребаным дилером.
Спецназовец положил шлем на крышу машины и посмотрел на Парка, сидевшего на заднем сиденье:
— «Дрема»?
Хаундз хмыкнул:
— Ага, как бы не так. Занимаемся каким-то дерьмом, когда полно настоящей работы для полицейских. Он продает всякую клубную муть.
Спецназовец провел ладонью по бобрику, и мелкие капли пота попали в галогенное сияние прожекторов, освещавших блокпост.
— Стимуляторов нет? Я с ног валюсь.
Клейнер показал оставшийся флакон и пакетик:
— Демерол и ксанакс.
Спецназовец протянул руку:
— Отсыпь-ка мне ксанакса. Может, поможет не пристрелить парочку мексикашек.
Клейнер высыпал несколько таблеток в раскрытую ладонь.
— Что за столпотворение?
Спецназовец бросил в рот две таблетки и стал жевать, а другие сунул в подсумок на ремне.
— «Авенидас» хоронят одного из своих предводителей. Этот тип на днях завел свою «импалу», а она под ним взорвалась. Чертовы психопаты из Сайпрус-парка. В общем, похоронный кортеж собирается сегодня к полуночи, они намереваются проехать прямо по дорожкам через Сайпрус-парк и дальше до Форест-Лон. Типа показать всем, только не знаю что.
Хаундз показал на восток:
— Еще чего. Скажите им, черта с два. Блокируйте улицы.
Спецназовец кивнул:
— Вы откуда?
Хаундз снял солнечные очки.
— Западное управление, Голливуд. Есть что сказать?
Спецназовец поднял руку.
— Нечего, полиция есть полиция. Но у нас сейчас договор с «Авенидас». Они занимаются охраной района восточнее Сан-Фернандо. На самом деле это значит только то, что нам можно заходить на их территорию и не особо беспокоиться, что мы окажемся под обстрелом. Так на хрена нам катить на них бочку из-за того, как они хоронят своих мертвецов? Не успеешь оглянуться, как полицейскому уже нельзя будет выйти за проволочное заграждение, чтоб снайпера не стали стрелять по всем без разбору и чтоб не подорваться на самодельной бомбе в помойном ведре.