Несравненная Екатерина II. История Великой любви
Шрифт:
Говорили о Волынском – Екатерина, как мы знаем, изучала его дело и в своем «Наставлении» сыну и потомкам советовала его изучать. Волынский, рассказывает царица, по приказу Анны Иоанновны «сочинил проект о поправке государственных дел», из поданной им бумаги нужно было взять полезное, отбросив остальное, но «из того сочинения вытянули за волосы, так сказать, и возвели на Волынского изменнический умысел», «будто хотел присвоить царскую власть, что совсем не доказано». Екатерина не упускает возможности еще раз резко высказаться против пытки, как раз из дела Волынского видно, говорит она, «сколь мало положиться можно на пыточные речи»: до пытки все несчастные утверждали невиновность Волынского, а под пыткой говорили, «что злодеи (от них) хотели». «Странно, как роду человеческому пришло на ум лучше утвердительнее верить речи в горячке бывшего человека, нежели с холодной кровью; всякий пытанный в горячке и сам уже не знает, что говорит».
«Волынский был горд, – продолжает царица, – и дерзостен в поступках, но своей стране не изменял, напротив, он заботился о ее пользе – и казнен невинно». «И хотя бы он и заподлинно произносил те слова в нарекании особы Императрицы Анны, о которых в деле упомянуто, то б она, быв Государыня целомудрая (то есть если бы она была умна. – О. Ч.), имела случай показать, сколь должно уничтожить (то есть презирать. – О. Ч.) подобные малости, которые у нее не отнимали ни на вершка величества и не убивали ни в чем ее персональные качества. Всякий государь имеет неисчисленные кроткие способы к удержанию в почтении своих подданных: если бы Волынский при мне был, и я б усмотрела его способности в делах государственных и некоторое непочтение ко мне, я бы старалась всякими, для него неогорчительными способами его привести на путь истинный», в противном случае дала бы тактично понять, «не огорчая же его, будь счастлив и доволен, а мне ты не надобен!» «Всегда государь виноват, – продолжает Екатерина, – если подданные против него огорчены; изволь мериться по сей аршин; а если кто из вас, мои дражайшие потомки, сии наставления прочтет с уничижением, так ему более в свете и особливо в Российском счастье желать, нежели пророчествовать можно. Екатерина».
Она как в воду глядела со своими пророчествами: если бы Павел, став императором, отнесся без «уничижения» к советам своей умной матери, может быть, судьба его сложилась бы по-другому?
Но сейчас он мал, сидит за столом, слушает разговоры о деле Волынского и содрогается от описания зверской казни аннинского кабинет-министра.
Люди, собравшиеся за столом цесаревича, подчас вряд ли даже и помнили о маленьком хозяине и вели свой разговор, не заботясь о том, как действует он на его воображение и посильно ли ему то, что они рассказывают.
Порою разговор касался опасных тем настоящего – говорили, например, о Мировиче, отзывались с сочувствием, во всяком случае, А. С. Строганов «рассказывал, с какой твердостью и с каким благоговением злодей сей приступал к смерти» (конечно, злодей, раз государственный преступник, но как-то не вяжется рядом с этим «злодеем» «твердость и благоговение»). Наверно, говорили о том, что казнь Мировича произвела на общество тягостное впечатление, что за время правления Елизаветы люди отвыкли от подобных безобразных кровавых спектаклей.
Опасные, мрачные разговоры бродили вокруг мальчика, да и самому ему пришлось немало пережить. Однажды, «обуваючись», он рассказал Порошину о своем горе, смерти Елизаветы Петровны, его «почти боготворимой бабки».
Он был странным мальчиком, Павел. Вот он бродит, «повеся головушку», ничего не говорит, поглядывает на часы, – вы думаете, ждет какого-нибудь развлечения? Нет, считает минуты, когда можно будет идти спать (наверно, единственный мальчик на свете, который смотрит на часы в надежде, что его отпустят спать). Не хочет в комедию (одно из самых ярких развлечений тех лет), а если и идет туда, потом плачет – поздно, пропущен заветный час, когда можно было идти в постель (он даже завидовал купцам и работникам именно потому, что те рано ложатся). И не от душевной вялости это происходит, нет, ребенок очень живой, пытливый, умный, просто у него явно не хватает сил для целого дня. Он слаб, его часто схватывают недомогания, то и дело мы читаем: «жаловался на голову и был невесел», – в свои десять лет уже большой специалист по головной боли, знает четыре ее вида: круглая (когда болит затылок), плоская (когда лоб), простая (несильная) и ломовая. Богатый опыт.
У него вообще был уже большой жизненный опыт. В скрытой и бешеной борьбе, которая шла вокруг престола, ни мать, ни отец его не замечали (напомним: Петр III в своем манифесте о восшествии на престол даже не упомянул Павла, равно как и Екатерину). Ему было семь, когда его мать совершила переворот, он должен был помнить эти дни. Ночью с 28-го на 29-е, когда гвардейцы пожелали видеть Екатерину и ее сына (прошел слух, будто их убили) и потребовали, чтобы императрица к ним вышла (в те дни они, возведшие ее на престол, могли требовать), Екатерина вышла на балкон с Павлом на руках – это значит, его разбудили и вынесли к толпе. Что запомнил он о той ночи, что тогда чувствовал?
А что знал он о событиях в Ропше? Не шепнул ли ему кто-нибудь, как умер его отец? Во всяком случае, Павел расспрашивал Порошина о том, как мать пришла к власти, расспрашивал и об отце. Однажды Порошин рассказывал ему про давние страшные дела – о «слове и деле государевом», о доносах, пытках, о Тайной канцелярии. «А где она теперь?» – спросил Павел. «Отменена», – ответил Порошин. «Кем?» – спросил Павел. «Государем Петром III», – ответил Порошин. «Покойный государь очень хорошее дело сделал», – заметил Павел и тут же стал просить Порошина, чтобы тот рассказал ему про дело Мировича (а Порошин предпочел не рассказывать).
Вот уж разговор (как бы мы сейчас сказали) весь на подтексте. Нетрудно понять, как шли мысли мальчика: отец сделал великое дело – уничтожил застенок, систему доноса и пытки. А что сделала мать? Устроила публичную казнь?
Порошин не стал рассказывать Павлу о Мировиче, как мы можем судить, из осторожности, но была у него и еще одна серьезная причина: он знал, что всякое впечатление «весьма трогает» мальчика и может отозваться ночным бредом. Так, в ночь после казни Мировича Павел «опочивал очень худо».
На него вообще часто нападала тревога. Его тревожил ветер. «Потом рассматривал Его Высочество в окно, какой сего дня ветер и куды тучи идут. Сие наблюдение он почти всякое утро делать изволит. Когда большие и темные тучи, тогда часто осведомляется он, скоро ли пройдут и нет ли опасности. Всегда Страшный суд на ум приходит». Вечером «севши в желтой комнате, изволил Его Высочество вслушиваться, как дует ветер».
Действительно, странный мальчик. Вокруг него множество людей, много развлечений, и все же вот он сидит один и слушает, как воет ветер. Такому ребенку необходима внимательная мать, а у этого матери рядом нет никогда. Болен ли он (а он болеет часто и порой серьезно), его укладывает в постель дежурный кавалер, подносит лекарство, очень осторожно и мягко намекая при этом, что наследнику престола не следовало бы так часто болеть, – как бы не вызвать злых наветов и ненужных толков. Политика!
Никита Иванович Панин, которому Павел всецело подчинен, – человек образованный, прогрессивно мыслящий, но он сух, как старый пень, к тому же всегда помнит, что воспитывает будущего императора, которому предстоит вечно быть на людях и держаться сообразно сану. А болит ли у будущего императора голова, не страшно ли ему по ночам – это воспитателя нимало не волнует.
Мальчик видит мать только на куртаге, на каком-нибудь празднике, сопровождает ее на параде или морских маневрах (у него чин генерал-адмирала, начальника всех морских сил, к нему приносят на подпись бумаги, приезжают представляться вновь назначенные офицеры флота), Екатерина скажет ему два-три слова, может быть, даже ласково скажет («мой батюшка») – и все. Однажды она тихо подозвала сына и спросила его, почему Панин так невесел, если это из-за него, Павла, то она очень просит его больше не огорчать наставника, – и мальчик был тронут. Но по большей части, призванный на половину матери, он стоит и смотрит, как она играет в карты.