«Несвятые святые» и другие рассказы
Шрифт:
Наконец безобразники совсем остервенели. Видя, что ни оскорбления, ни комья грязи на нас не действуют, они стали поносить Господа Бога и Божию Матерь.
Отец Рафаил остановился.
— Мне нельзя, — вздохнул он, — я священник. Отец Виктор — дьякон, ему тоже нельзя. Отец Серафим и Георгий Александрович — в резерве. Ну, что же делать, остаешься только ты, отец Александр!
Второй раз инока Александра просить не требовалось. Он рванул с себя монашеский пояс, скинул подрясник и в длинной рубахе, шароварах и кирзовых сапогах развернулся к хулиганам. Те — их было несколько человек — удивлением приостановились. В следующее мгновение инок Александр издал дикий, варварский визг, взвился в воздух и врезался ногами в пьяную компанию.
Эта история, конечно, не лучший пример смирения, но в монашеской жизни отца Рафаила живых образцов истинного смирения было предостаточно. Взять хотя бы архимандрита Иоанна (Крестьянина), который стал духовником отца Рафаила после смерти отца Афиногена. Были и другие, как, например, не известный почти никому подвижник, воспитатель отца Никиты иеромонах Досифей (Пашков).
Он тоже был псково-печерским выучеником. Отец Досифей, как и многие его возраста монахи Псково-Печерского монастыря, прошел всю войну. Освободившие свою страну, завоевавшие пол Европы, эти совсем еще молодые воины, расплатившись по всем земным долгам, пришли служить Богу Всемогущему. Они ясно понимали, зачем оказались в монастыре и для чего подвизаются здесь насмерть в духовной брани за себя и за тех живых и мертвых своих сверстников, которым не дано было быть призванными на эту самую главную, невидимую миру войну.
Отец Досифей был по-настоящему великим монахом, почти незаметным в монастыре. Это, к слову, верный признак истинного высокого подвижника. На приходе он оказался по послушанию архиерею. Тот однажды направил иеромонаха Досифея на время послужить в дальнее село Боровик в Покровский храм, потом еще раз, и еще, и в конце концов оставил его приходским священником в этом селе, приютившемся среди лесов и болот.
Когда отец Досифей ушел в затвор и поселился в двух километрах по реке, в заброшенном доме на островке среди болот, он по воскресеньям в выдолбленном из елового ствола челноке приплывал в храм причащаться Святых Христовых Тайн. (В этой лодке никто, кроме старца, не мог проплыть и десяти метров, сразу переворачивался.) Остальные дни отец Досифей проводил в полном уединении.
В свой дом, в непроходимой глуши, отец Досифей приволок обработанный им ствол дуба с огромным дуплом. В это дупло старец забирался, чтобы часами творить Иисусову молитву, совершенно отрешившись даже от своей малой скитской обыденности.
Но, полностью уйдя от мира, загадочный пустынник всеми силами своей любящей души об этом мире заботился — и пламенной молитвой, и трудами, которые открылись уже после его смерти. Разбирая вещи отца Досифея, мы с отцом Никитой нашли пишущую машинку и собственноручно перепечатанные старцем по четыре экземпляра Нового Завета, древних подвижнических книг «Лествицы» и «Творения Исаака Сирина» и пять томов сочинений епископа Игнатия (Брянчанинова). В те годы, когда почти вся духовная литература была уничтожена, это было настоящим сокровищем.
По своей прозорливости отец Досифей еще задолго до ухода десяти монахов из Псково-Печерского монастыря намеками стал говорить об этом событии. Он не одобрял поступок иноков, но жалел их, сетовал, предвидя, как они будут нуждаться, и даже стал заготавливать для них продукты — крупы,
Местные деревенские пьянчуги прознали и разнесли по округе, что поп получает большую пенсию. Как-то три здоровых парня, известные громилы и воры из райцентра, приплыли на лодке — грабить. Они ввалились в келью старца и с угрозами потребовали денег и вообще — все что есть.
Отец Досифей сказал:
— Берите что хотите. Только вначале я вас благословлю.
И осенил их иерейским благословением.
В ту же секунду на громил напал такой ужас, что они выскочили за дверь и в панике бросились прочь.
Старец был высокий, сухопарый и даже в преклонном возрасте обладал недюжинной силой. Долгое время он полностью управлялся в своем скиту сам. Но в последние годы ему помогали отец Никита и отец Рафаил. Как-то они втроем заготавливали на зиму дрова. Два молодых монаха подносили бревна, а отец Досифей резал их старой бензопилой. Когда молодые люди изрядно устали, старец тоже согласился отдохнуть. Отец Рафаил решил подержать в руках допотопную бензопилу и, ощутив ее весьма внушительную тяжесть, был поражен тем, как отец Досифей работает столь долго не прерываясь. В тот же день, как рассказывал отец Рафаил, они вместе со старцем зашли в сарай за какими-то инструментами, и вдруг молодой монах увидел возле своей босой ступни болотную гадюку. Он замер, но тут услышал спокойный голос старца:
— Не бойся, она тебя не тронет. Бери стамески и пойдем.
Я как-то спросил отца Никиту: его старец-аскет, наверное, был очень суров нравом? На это отец Никита отвечал, что может рассказать один случай. Он, тогда шестнадцатилетний мальчишка, был почему-то вдруг донельзя рассержен на отца Досифея и даже накричал на него. Старец бросился ему в ноги и со слезами стал просить прощения за то, что допустил воспитанника до такого гнева.
Отошел ко Господу отец Досифей в Страстной Четверг. В это утро он приплыл на своем челноке по холодным весенним водам в храм, причастился на литургии и снова уплыл в скит. А на следующий день его тело нашли в реке. Рядом плавала перевернутая лодка-бревно. Когда в морге производили вскрытие, врачи удивились, что не обнаружили в кишечнике покойного никаких остатков пищи. Отец Никита объяснил им, что старец весь Великий пост не вкушал ничего, кроме Святого Причастия и воды. В милицейском протоколе о смерти так и записали — «утонул в реке вследствие полного физического истощения».
Хоронили отца Досифея на пасхальной неделе в монастыре, в пещерах. Когда ко гробу подошел отец Иоанн, он, лишь взглянув на покойного, всплеснул руками и воскликнул:
— Убили тебя, Досифеюшка!
И действительно, вскоре по округе разнеслось, что пьяные охотники из райцентра похвалялись, как, проезжая по реке на моторной лодке, они ради забавы опрокинули в воду старого попа, плывущего на бревне.
Отец Досифей всей своей жизнью стремился к цели, открытой очень немногим избранникам Божиим на земле, — к своей Голгофе. Для нас, обычных людей, это непостижимо. Позже среди бумаг старца мы нашли стихотворение, написанное им для самого себя:
Стой на Голгофе умом, Помышляй всегда о том Искуплении святом, Понесенным за тебя Христом.Многое было непостижимо в его жизни. Но в одном мы не сомневались — Бог даровал ему в последнюю минуту жизни совершить голгофскую молитву Своего Сына, Иисуса Христа, о Своих распинателях и о всем человеческом роде: «Господи, прости им, ибо не ведают, что творят».
Архимандрит Иоанн (Крестьянкин) называл отца Досифея последним великим русским пустынником.