Нет мне ответа...
Шрифт:
Ну вот, на этом про дела и кончу, поскольку ты катаешься по странам и континентам, а творишь за границей, то бишь в Латвии, я маленько и о Родине твоей напишу, чтоб напомнить тебе о ней и раздразнить её видами, авось вместо Запада покатишь в отпуск к нам, азиятам, на Восток.
Лето у нас и по Сибири, после трёхлетней прорухи, было прекрасное, урожайное, доброе, и до сих пор в Красноярском водохранилище «зеркало воды», то есть верх, имеет температуру плюс 19—21! И люди купаются. Грибов народилось полно, картошка замечательная, всякая овощь из гряды прёт. В нашей деревне, откуда я тебе и пишу, даже кукуруза вызрела в початках.
Я дважды ездил на рыбалку: в Эвенкию и в Туву. Маленько отвёл душу на ловле хорошей рыбы — хариуса и ленка. В Эвенкии всё ещё пространственно, безлюдно, тихо, но уже нашли нефть и торят дороги, налаживают промысла. Тува вконец испорчена национализмом и дикой, оголтелой пьянкой. Режут русских походя, да ещё больше друг дружку, болеют чахоткой, вырождаются. Сделались тувинцы жуткими ворами, мошенниками и проходимцами — цивилизация не покорила их, они цивилизацию обхаркали и живут по-скотски, со скотом в горах, потаённо и пьяно.
А в Эвенкии мы пожили в охотничьей избушке. Всё бы хорошо, но опять горела без конца и края матушка-тайга, самолёты ходить не могли — на небе солнце угасало от дыма, и температура до одного градуса падала среди лета, а, по советскому радио и телевидению передали соболезнующе-горькую информацию о том, что на юге Франции от страшных пожаров выгорело аж 30 гектаров леса! Вот так вот и живём, боремся за правду, продвигаем вперёд идеи и помыслы.
Обнимаю тебя, родной человек. Держись на ногах. А мы подопрём тебя, не боись. Твой Виктор
14 сентября 1986 г.
Овсянка – Красноярск
(Н.Я.Эйдельману)
Натан Яковлевич!
Вы и представить себе не можете, сколько радости доставило мне Ваше письмо. Кругом говорят, отовсюду пишут о национальном возрождении русского народа, но говорить и писать — одно, а возрождаться не на словах, не на бумаге — совсем другое дело.
У всякого национального возрождения, тем более у русского, должны быть противники и враги. Возрождаясь, мы можем дойти до того, что станем петь свои песни, танцевать свои танцы, писать на родном языке, а не на навязанном нам «эсперанто», «тонко» названном «литературным языком». В своих шовинистических устремлениях мы можем дойти до того, что пушкиноведы и лермонтоведы у нас будут тоже русские, и, жутко подумать, — собрания сочинений отечественных классиков будем составлять сами, энциклопедии и всякого рода редакции, театры, кино тоже приберем к рукам и — о ужас, о кошмар! — сами прокомментируем «Дневники» Достоевского.
Нынче летом умерла под Загорском тётушка моей жены, бывшая нам вместо матери, и перед смертью сказала мне, услышав о комедии, разыгранной грузинами на съезде: «Не отвечай назло злом, оно и не прибавится».
Последую её совету и на Ваше чёрное письмо, переполненное не просто злом, а перекипевшим гноем еврейского высокоинтеллектуального высокомерия (Вашего привычного уже «трунения»), не отвечу злом, хотя мог бы, кстати, привести цитаты и в первую голову из Стасова, насчёт клопа, укус которого не смертелен, но...
Лучше я разрешу Ваше недоумение и недоумение московских евреев по поводу слова «еврейчата», откуда, мол, оно взялось, мы его и слыхом не слыхивали?!
«...этот Куликовский был из числа тех поляков, которых мой отец вывез маленькими из Польши и присвоил себе в собственность,
На этом я и кончу, пожалуй, хотя цитировать мог бы многое. Полагаю, что память у меня не хуже Вашей, а вот глаз, зрячий, один, оттого и пишу на клетчатой бумаге, по возможности кратко.
Более всего меня в Вашем письме поразило скопище зла. Это что же Вы, старый человек, в душе-то носите?! Какой груз зла и ненависти клубится в вашем чреве? Хорошо хоть фамилией своей подписываетесь, не предаёте своего отца. А то вон не менее чем Вы злой, но совершенно ссученный атеист Иосиф Аронович Крывелёв и фамилию украл, и ворованной моралью — падалью питается. Жрёт со стола лжи и глазки невинно закатывает, считая всех вокруг людьми бесчестными и лживыми.
Пожелаю Вам того же, чего пожелала дочь нашего последнего царя, стихи которой были вложены в Евангелие: «Господь! Прости нашим врагам. Господь! Прими и их в объятия». И она, и сестры её, и братец, обезножевший окончательно в ссылке, и отец с матерью расстреляны, кстати, евреями и латышами, которых возглавлял отпетый, махровый сионист Юровский.
Так что Вам в минуты утишения души стоит подумать и над тем, что в лагерях вы находились и за преступления Юровского и иже с ним, маялись по велению Высшего судии, а не по развязности одного Ежова.
Как видите, мы, русские, ещё не потеряли памяти, и мы всё ещё народ большой, и нас всё ещё мало убить, но надо и повалить.
Засим кланяюсь. И просвети Вашу душу всемилостивейший Бог!
За почерк прошения не прошу — война виновата.
12 октября 1986 г.
Овсянка
(В.Я.Курбатову)
Дорогой Валентин!
Пишу тебе прямо вдогонку. Как истопил печи и еду сварил, так и читать твою рукопись взялся.
Блистательно! Иного слова и не хочу искать — блистательно! Я лучше и вдохновенней ничего у тебя ещё не читал. Мо-ло-дец! [Речь о предисловии к собранию сочинений И. Мельникова-Печерского. — Сост.] Не зря ты самообразовывался. Остаётся лишь позавидовать хорошей завистью. И своё собственное невежество кажется малость окупившимся, когда пообщаешься с такими мужиками, как ты, да прочитаешь такое вот. Мне показалось даже, что за последние годы ты многое ещё и приобрёл. Наверное, тут и общение с духовенством сказалось. Только в словах не утони я имею в виду всё, что всуе сказано). Русским интеллигентам всё же свойственно «умственность» держать при себе и не любоваться ею даже в подпитии. Может быть, тебе ещё предстоит что-то пройти и до чего-то дойти.
Знания существуют не для того, чтобы побеждать, то есть давить невежество, а чтобы помочь отучиться от него, помочь прозреть, пробудить в человеке стремление к самоусовершенствованию, и ты это уловил, тонко уловил у Мельникова-Печерского.
Наверное, терпение старообрядцев есть высочайшая, нами так и не понятая степень культуры, внутренней их культуры. Уж очень часто мы, увидев невежество и невежественного человека, торопимся ткнуть в него пальцем и сказать слово «дурак»! А так как дураков кругом очень много (дураков, думающих о себе, что они умные), у нас, у «шибко умных», работы не убавляется и порой даже во сне рот не закрывается.