Нет времени
Шрифт:
Прежде всего, обращает на себя внимание сознательное размытие образа. В штрафбат попадал не только и не столько «лагерный контингент», сколько осуждённые уже в ходе войны за разного рода военные прегрешения (действительные или мнимые). Однако выделенные строчки маркируют именно «урловский» контингент.
Далее, очень характерен пафос «мы кровь мешками проливали». По сути дела, проводится та нехитрая мысль, что именно лагерники, штрафники (читай — уголовники), бросаемые на самые тяжёлые участки фронта, выиграли войну. В отличие от «ментов поганых», которые, разумеется, представали перед трибуналами или хотя бы или высшим судом (то есть обличались «культурой» — иного высшего суда, нежели мнение образованного сословия, у нас обычно в расчёт не принимают).
Не меньший интерес представляют и другие «военные» песни. Например, «Ленинградская блокада»:
Я вырос в ленинградскую блокаду,Но я тогда не пил и не гулял,Я видел, как горят огнем Бадаевские склады,В очередях за хлебушком стоял.Граждане смелые,а что ж тогда вы делали,Когда наш город счет не вел смертям?Ели хлеб с икоркою, —а я считал махоркоюОкурок с-под платформы черт-те с чем напополам.От стужи даже птицы не летали,А вору было нечего украсть,Родителей моих в ту зиму ангелы прибрали,АЗдесь используется классический приём оправдания преступника «через его страдание» — и противопоставление ему «сытеньких гражданчиков». В данном случае задействован классический для урочьего самосознания архетип «голодного детства» — однако, опять же, спроецированный на «военную тему». Разумеется, присутствует и обязательное обличение «сытого обывателя». Всё остальное тоже на месте, правда чаемое место трибунала занимают «органы».
Это, однако, не всё. Иногда темы блатной лирики вводились в текст «чисто военной» песни. Например, архиклассическая блатная тема «Она меня не дождалась», обычная для тюремного романса, реализуется на «военном материале»:
Полчаса до атаки,Скоро снова под танки,Снова слышать разрывов концерт, —А бойцу молодомуПередали из домуНебольшой голубой треугольный конверт.И как будто не здесь ты,Если — почерк невестыИли пишут отец твой и мать, —Но случилось другое —Видно, зря перед боемПоспешили солдату письмо передать.Там стояло сначала:«Извини, что молчала,Ждать не буду». —И все, весь листок.Только снизу — приписка:«Уезжаю не близко, —Ты спокойно воюй, и прости, если что».Вместе с первым разрывомПарень крикнул тоскливо:«Почтальон, что ты мне притащил! —За минуту до смертиВ треугольном конвертеПулевое ранение я получил».Он шагнул из траншеиС автоматом на шее,Он осколков беречься не стал, —И в бою над СуроюОн обнялся с землею,Только ветер обрывки письма разметал…Всё это накрепко «сшивает» блатную и военную тематику, тем самым оправдывая и утверждая первую через второе.
Кое-где Высоцкий поднимается до рефлексии. Например, в уже упомянутой «биографической» «Песне о детстве» есть целое рассуждение на эту тему, по сути — маленький социологический трактат в стихах:
Стал метро рыть отец Витькин с Генкой, —Мы спросили — зачем? — он в ответ:«Коридоры кончаются стенкой,А тоннели — выводят на свет!»Пророчество папашиноНе слушал Витька с корешом —Из коридора нашегоВ тюремный коридор ушел.Да он всегда был спорщиком,Припрут к стене — откажется…Прошел он коридорчиком —И кончил «стенкой», кажется.Но у отцов — свои умы,А что до нас касательно —На жизнь засматривались мыУже самостоятельно.Все — от нас до почти годовалых —«Толковищу» вели до кровянки, —А в подвалах и полуподвалахРебятишкам хотелось под танки.Не досталось им даже по пуле, —В «ремеслухе» — живи не тужи:Ни дерзнуть, ни рискнуть, — но рискнулиИз напильников делать ножи.Они воткнутся в легкие,От никотина черные,По рукоятки легкиеТрехцветные наборные…Вели дела обменныеСопливые острожники —На стройке немцы пленныеНа хлеб меняли ножики.Сперва играли в «фантики»В «пристенок» с крохоборами, —И вот ушли романтикиИз подворотен ворами.Здесь простроена связка военной героики, тянущегося к ней послевоенного поколения и послевоенного бандитизма: утверждается их преемственность. Тем самым на символическом уровне «романтики с большой дороги» оказываются «понятными», а Высоцкий-актёр хорошо знал, что для лопуха-зрителя «понять — значит простить».
Для закрепления эффекта Высоцкий делает ещё один ход, впервые обращаясь к теме военного мародёрства, «трофеев»:
Возвращались отцы наши, братьяПо домам — по своим да чужим…У тети Зины кофточкаС драконами да змеями,То у Попова ВовчикаОтец пришел с трофеями.Трофейная Япония,Трофейная Германия…Пришла страна Лимония,Сплошная Чемодания!Если называть вещи своими именами, то посыл здесь таков: «воины-победители», ограбившие Германию, с трофейными кофточками, и чемоданами, набитыми барахлишком, мало чем отличаются от обычных уголовников, которые делают, в сущности, то же самое: набивают чемоданчики чужим добром.
Но этого мало, мало. К тому же фронтовики ещё и убийцы, причём получающие удовольствие от убийства. Для иллюстрации этого тезиса Высоцким написана специальная песня, «Охота на кабанов»:
Грязь сегодня еще непролазней,Сверху мразь, словно бог без штанов, —К черту дождь — у охотников праздник:Им сегодня стрелять кабанов.(…) Кабанов не тревожила дума:Почему и за что, как в плену, —Кабаны убегали от шума,Чтоб навек обрести тишину.(…) Только полз присмиревший подранок,Заворожено глядя на ствол.А потом — спирт плескался в канистре,Спал азарт, будто выигран бой:Снес подранку полчерепа выстрел —И рога протрубили отбой.Мне сказали они про охоту,Над угольями тушу вертя:«Стосковались мы, видно, по фронту, —По атакам, да и по смертям.Это вроде мы снова в пехоте,Это вроде мы снова — в штыки,Это душу отводят в охотеУцелевшие фронтовики…»Впрочем, кабаны — не единственная мишень. Вот песня с характерным длинным названием: «Песня про снайпера, который через 15 лет после войны спился и сидит в ресторане».
А ну-ка пей-ка,Кому не лень!Вам жизнь — копейка,А мне — мишень.Который в фетрах,Давай на спор:Я — на сто метров,А ты — в упор.Не та раскладка,Но я не трус.Итак, десятка —Бубновый туз…Ведь ты же на спорСтрелял в упор, —Но я ведь — снайпер,А ты — тапёр.Куда вам деться!Мой выстрел — хлоп!Девятка в сердце,Десятка — в лоб…И черной точкойНа белый лист —Легла та ночкаНа мою жисть!На уровне «картинки» вырисовывается: фронтовики и урки — одно и то же.
Тут мы подходим к интереснейшей стороне лирики Высоцкого. А именно, к его ощущению тотальности урлы и урловского мироощущения.
Как уже было сказано, Высоцкий написал очень много «профессиональных» песен — про шофёров, медиков, аквалангистов, шабашников и даже про собратьев-актёров. При этом ненавязчиво, но постоянно подчёркивается, что их деятельность не обходится без «такого-этакого». [171] Начиная от наивных махинаций каких-нибудь безобидных электриков, [172] и кончая «крутыми разборками» типа:
171
Здесь уместно привести полностью «Театрально-тюремный этюд на таганские темы (к 10-летию театра на Таганке)». Песня «для капустника», заточенная под свойскую аудиторию — что делает текст ещё более характерным.
Легавым быть — готов был умереть я,Отгрохать юбилей — и на тот свет!Но выяснилось: вовсе не рубеж десятилетье,Не юбилей, а просто — десять лет.И всё-таки «Боржома» мне налейЗа юбилей. Такие даты редки!Ну ладно, хорошо, — не юбилей,А, скажем, — две нормальных пятилетки.Так с чем мы подошли к «неюбилею»?За что мы выпьем и поговорим?За то, что все вопросы и в «Конях» и в «Пелагее» —Ответы на историю с «Живым».Не пик, и не зенит, не апогей!Но я пою от имени всех зеков —Побольше нам «Живых» и «Пелагей»,Ну, словом, — больше «Добрых человеков».Нам почести особые воздали:Вот деньги раньше срока за квартал,В газету заглянул, а там полным-полно регалий —Я это между строчек прочитал.Вот только про награды не найду,Нет сообщений про гастроль в загранке.Сидим в определяющем году, —Как, впрочем, и в решающем, — в Таганке.Тюрьму сломали — мусор на помойку!Но будет, где головку прислонить.Затеяли на площади годков на десять стройку,Чтоб равновесье вновь восстановить.Ох, мы поездим! Ох, поколесим! —В Париж мечтая, а в Челны намылясь —И будет наш театр и кочевым,И уличным (к чему мы и стремились).Как хорошо, мы здесь сидим без кляпа,И есть чем пить, жевать и речь вести.А эти десять лет — не путь тюремного этапа:Они — этап нелегкого пути.Пьем за того, кто превозмог и смог,Нас в юбилей привел, как полководец.За пахана! Мы с ним тянули срок —Наш первый убедительный «червонец».Еще мы пьем за спевку, смычку, спайкуС друзьями с давних лет — с таганских нар —За то, что на банкетах вы делили с нами пайку,Не получив за пьесу гонорар.Редеют наши стройные рядыПисателей, которых уважаешь.Но, говорят, от этого мужаешь.За долги ваши праведны труды —Земной поклон, Абрамов и Можаич!От наших лиц остался профиль детский,Но первенец не сбит, как птица влет —Привет тебе, Андрей, Андрей Андреич Вознесенский!И пусть второго бог тебе пошлет.Ах, Зина, жаль не склеилась семья —У нас там, в Сезуане, время мало.И жаль мне, что Гертруда — мать моя,И что не мать мне Василиса, Алла.Ах, Ваня, Ваня Бортник! — тихий сапа.Как я горжусь, что я с тобой на ты!Как жаль, спектакль не видел Паша, Павел, Римский папа —Он у тебя б набрался доброты.Таганка, славься! Смейся! Плачь! Кричи!Живи и в наслажденьи и в страданьи.Пусть лягут рядом наши кирпичиКраеугольным камнем в новом зданьи.Как говорится, «в каждой шутке есть доля шутки». Однако шутливое представление труппы «Таганки» как банды уголовников (с паханом-Любимовым) оказалось в чём-то очень глубоким. По сути, «Таганка» как целое и была интеллигентской бандой, «социально близкой» именно уголовному миру.
172