Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Гундольф сообразил, что верхнее число означает номер улицы, а нижнее — номер дома. Здешние жители, видно, были в большинстве своём неграмотны, но уж запомнить цифры-то могли.
Нумерация начиналась от ворот, а дом, к которому двигалась маленькая процессия, располагался на седьмой улице. Когда они добрались, Гундольф хотел только лечь да помереть. Удивительно даже, что парни, несущие кресло, не выказали усталости. Привыкли, должно быть, ходить туда-сюда, таская этакую тяжесть.
Дом номер четыре оказался длинным, тёмным и непримечательным. Три этажа, ряды одинаковых окон по фасаду, посередине — массивная дверь с крыльцом под навесом. Навесы и козырьки, видно, остались в городе с прежних времён, когда не установили ещё стеклянный купол. Теперь-то дождя бояться нечего, да и бывают ли здесь вообще дожди? Гундольф уже начал в том сомневаться.
Кресло опустили, и госпожа сошла на мостовую.
— Подайте нужную маску, — скомандовала она.
Тот из спутников, что шагал впереди, опустился на колено и выдвинул ящик. Вынув оттуда золотую тонкую пластину, протянул госпоже.
Правительница укрылась краем полотна, сняла под накидкой улыбающуюся маску и вручила помощнику. Взамен надела другую, из ящика. Проделала она это ловко, не показывая лица и на мгновение. Но зачем, интересно, прятаться?
Новая маска уже не улыбалась — грустила, и хрустальная слеза застыла на щеке.
Один из парней шагнул к крыльцу, отворил дверь со скрипом, почтительно пропуская госпожу вперёд.
— Иди за мной, — велела правительница Гундольфу.
Их встретил человек средних лет. До прихода посетителей он писал в толстой книге, склонившись низко, так что в глаза первым делом бросались пухлые кисти рук и обширная лысина, точно сердцевина подсолнуха, окружённая короткими лепестками. Остатки волос имели неопрятный вид, и определить их цвет не удавалось.
— Госпожа Золотая Маска! — воскликнул человек, взмахнув руками, и выронил перо.
Дёрнувшись то ли от испуга, то ли от желания поскорее приветствовать госпожу, он захлопнул книгу. Поднялся торопливо, обернулся было к пошатнувшемуся стулу, но тут же заметил, что книгой подтолкнул настольную лампу. Лампу толстяк успел подхватить, а вот стул упал с грохотом.
— Ты, как всегда, усерден, Бамбер, — сказала правительница. Голос её звучал так же медлительно, как и всегда, и не выдавал никаких чувств.
— В-вы за Алтманом? — спросил человек.
Он поклонился поспешно, поднял стул и вновь поклонился:
— П-простите за беспорядок! Не ждал вас так рано! Т-трудитесь без устали, госпожа, как и всегда!
— Ты прав, мой верный друг. Веди нас к Алтману. Это мой долг, хоть и неприятный.
Верный друг поклонился ещё раз и направился к лестнице в дальнем конце холла. Работа его, видно, по большей части была сидячей, а доход неплохим. О том свидетельствовали круглые щёки и брюшко.
Поднявшись на второй этаж, бедняга Бамбер никак не мог отдышаться. Даже Гундольфу, измотанному и уставшему, подъём дался легче.
Глазам открылся длинный коридор с рядами дверей справа и высокими окнами слева. Деревянные рамы и подоконники, видно, остались с прежних времён, а вот двери все были из металла. Их красили когда-то в тёмно-серый, но краска уже облупилась местами, обнажив рыжую основу.
Провожатый, пыхтя и отдуваясь, добрался до двери, где белым выписана была четвёрка, и дёрнул ручку на себя.
— Алтман, к тебе госпожа! — громко произнёс толстяк. Тон его при этом значительно изменился, из голоса исчезло почтение.
— Позволь мне пройти, — велела правительница, тронув Бамбера за плечо кончиками пальцев. Тот отскочил.
— А-а этому человеку, может, лучше внизу подождать? — спросил он, указывая на Гундольфа.
— Он займёт место Алтмана. Пусть осмотрится, запомнит, где его комната.
С этими словами госпожа шагнула за порог.
— Госпожа Золотая Маска! — раздался слабый голос. — Прошу, помилуйте! Ещё пара дней, и буду как новенький!
— Прости, Алтман, — ответила госпожа. — Лекарь, что осматривал тебя, сказал, эта болезнь не пройдёт. С больной спиной, прикованный к постели, ты не сможешь выполнять прежнюю работу. И другой я тебе дать не могу. Эти приступы будут повторяться, и трудиться, как другие, ты уже никогда не сможешь.
— Госпожа, молю!.. Только не Свалка! Клянусь, я поднимусь...
Лежащий на постели — это был человек средних лет — попытался хотя бы сесть, но застонал, морщась, и упал на подушку.
— Вот видишь, — мягко сказала госпожа Первая. — Мне очень жаль, дорогой мой Алтман, но я обязана думать обо всех, а не только о тебе одном. Другие не успевают справляться, и жители нескольких улиц сидят без воды. Я и так проявила достаточно терпения и доброты, позволив тебе лежать целых пять дней.
— Благодари госпожу за доброту! — рявкнул Бабмер.
Но бедняга на койке лишь закрыл лицо руками и ничего не ответил. Гундольф слышал о Свалке от Кори, так что прекрасно понимал: не за что здесь быть благодарным. Он бы вступился за больного, да разве его голос что-то изменит? Этому человеку точно не поможет, да ещё себе, пожалуй, навредит.
За спиной послышались шаги — явились те двое, что тащили кресло.
— Госпожа, там перевозчик прибыл, — сообщили они. — Так мы снесём лежачего вниз?
— Уносите, — разрешила правительница. — Мы как раз закончили.
Алтман сопротивлялся как мог и пытался ещё просить, но его никто не слушал. Крики удалялись, затихая, и смолкли окончательно, когда лязгнула нижняя дверь.
— Ну что ж, Отто, комната теперь в твоём распоряжении, — сказала госпожа. — Я оставляю тебя на Бамбера. Он расскажет, что к чему, и ты приступишь к работе. Надеюсь, Раздолье понравится тебе. Трудись честно, и будешь счастлив.
«Ага, как вот этот надорвавшийся бедолага», — подумал Гундольф, но вслух произнёс другое:
— Спасибо, госпожа. Я и мечтать не смел о таком счастье! Постараюсь вас не подвести.