Нет звёзд за терниями
Шрифт:
Пришлось стать к штурвалу, поднять лодку в воздух, попутно объясняя Рафаэлю, что к чему. Йохан не хотел указывать направление, но его довольно быстро переубедили. Гундольфа передёрнуло от жестокости этих методов.
Они двинулись к Раздолью.
Лодка летела невысоко, и по иссохшей земле, по бездорожью за нею чёрной тенью следовали калеки числом около десятка. Механические ноги несли их легко и ровно, и казалось, эти люди не знают устали.
Леона, это странное создание, вспрыгнула на сиденье босыми ногами, накренив лодку, оставив кровавый отпечаток маленькой ступни на выцветшей материи. Повернулась спиной к пустоте, и уже падая, расставила руки, щёлкнула механизмом крыльев, едва не задев при этом купол. Гундольф дёрнулся, надеясь подхватить, но не успел. Рафаэль схватил его за рубаху.
— За неё не бойся, — сказал с улыбкой.
За бортом раздался смех, и Леона вынырнула с другой стороны лодочки. Пронеслась мимо, взмахнув крыльями, улетела далеко вперёд, превратившись в крохотную белую искорку. Потом и искорка пропала.
— Резвится, — добродушно пояснил Рафаэль.
— А не потеряется она? — спросил Гундольф. — Отыщет нас?
— Куда денется.
Гундольф стоял у штурвала, глядел вперёд сквозь стекло и размышлял. Непохоже было, что девчушку удерживают силой. Кори хотела её вытянуть, а сама-то Леона этого хотела?
— Твари, — прохрипел Йохан. — Вы просто твари. На что вам город?
— Не твоего ума дело, — спокойно, весело даже ответил Рафаэль. — Ты не волнуйся, Раздолью с нами хуже не станет, мы обо всём очень хорошо позаботимся.
— Чтоб вы сдохли, — пожелал его собеседник и умолк, тяжело дыша.
— После тебя, — откликнулся кто-то со скамьи, и товарищи поддержали его хриплым смехом.
Ветер усилился, бил в стекло горячими волнами, постукивал и скрёб сотнями песчаных коготков. От пассажиров тянуло кислым, от лодки — гретым металлом, и эта густая смесь застревала в горле, сжимала грудь. Те, внизу, так и бежали без передышки, отставая от лодки лишь немного, такие одинаковые в своих очках и высоко надвинутых тёмных шарфах. Остались позади разбитые колеи железных дорог, одинокая платформа, разрушенный посёлок, поваленные столбы вдоль заметённого пути.
Очередной порыв ветра принёс Леону — Гундольф и не заметил даже её приближения. Лодку качнуло, накренило. Сидящие у борта вскрикнули, а Рафаэль выругался. Гундольф дёрнулся, пытаясь устоять, и выставил ногу, чтобы Йохан не укатился дальше по палубе.
— Птичка моя, — донёсся голос Рафаэля, уже не такой спокойный. — Ты могла нас опрокинуть. А мы ведь не умеем летать.
Леона только рассмеялась в ответ. Она уселась прямо на пол, опершись спиной на ноги одного из калек — одно крыло сложено, второе вытянуто — и достала из-за пазухи пузырёк. Капли упали на язык, и девчонка их не считала.
Так она и уснула, уронив светлую встрёпанную голову на колени угрюмого старика, и проспала до самого Раздолья.
— Давай поднимать, — кивнул Рафаэль на стонущего Йохана, когда заблестел впереди стеклянный купол.
Вместе с Гундольфом они кое-как поставили раненого на ноги, пачкаясь в крови.
— Посадка на тебе, — сказал Рафаэль. — И учти, сделаешь что не так, приземлишься раньше лодочки.
Йохан не спешил помогать. Он стоял, сцепив зубы и тяжело дыша, и было понятно: если бы мог, убил бы.
— Ты уже сделал всё, что нужно, — подбодрил его Рафаэль. — Мы у Раздолья. Думаешь, я не могу пробить стекло бортом и попасть внутрь? Могу. Но я пришёл не разрушать и ломать, я собираюсь сделать город своим домом, а с домом обращаются бережно.
— Домом, — прохрипел разведчик. — Будь ты проклят...
— Не зли меня, — прервал его Рафаэль, и в голосе зазвенел металл. — Иначе как только я найду мастерскую, ты пожалеешь, что остался жив, и жалеть придётся долго. Сажай лодку!
Йохан указал, куда садиться, но справиться с приборами не смог. Гундольф не попал в дверцу с первого раза, пришлось отлетать, делать круг. Хоть купол не разбил, и то ладно.
Они прилетели не в заброшенный квартал, откуда начали путь, а в другое место. Тут располагались площадки, где спали лодочки со спущенными куполами. Йохан, может, надеялся, что их заметят и ему придут на помощь, только было тут безлюдно и тихо.
Четверых Рафаэль отправил к воротам, впустить тех, кто прибыл по земле.
— Вы останетесь там и проследите за выходом, как мы условились, — приказал он. — Остальных ждём на площади.
Затем повернулся к разведчику:
— Для начала погостим у тебя. Даже поможем дойти, вот какие мы добрые. Указывай путь.
И они пошли.
Пересмеивались калеки, стонал раненый, гремели ящики, прихваченные из лодки. Звук по этим улицам разносился, как по пустым комнатам, но никто не выглянул, никто не заметил. Ни единой души в это время не оказалось дома.
Улицу, где жил Йохан, Гундольф узнал без труда. Та самая, куда ещё недавно он воду возил. Вот и дом с балконом на углу.
Пока шли, он всё косился на Леону. Та, как дитя, кружилась, разглядывая колонны и высокие окна, проводила пальцем по завиткам оград.
А у нужного дома забеспокоилась. Подобралась ближе к главарю, взяла под руку, заглянула в лицо. Перевела взгляд на пленника — и вновь на Рафаэля.
— Что, птичка моя? — спросил тот. — Заходи, хозяин приглашает.
— Чтоб вы сдохли, — слабо откликнулся Йохан, не поднимая головы.
Косматый калека, что поддерживал раненого справа, сжал кулак. Но не успел замахнуться, как Леона кинулась к нему, повисла на руке, замотала головой.
— Не тронь, Бруно, — сказал и Рафаэль поспешно, кладя свои пальцы на стальной кулак. — Хватит нам пока смертей. Этот ещё пригодится, и не забывай, мы пришли не убивать. Нам нужны люди, а не пустой город. Это, кстати, всех касается, запомнили?
Его спутники нестройно согласились.
— Вот и славно. Вперёд, вперёд, время не ждёт.
Дом у Йохана был хорош. В два этажа, с крепкой лестницей, чистый и просторный. Видно, что хозяин ничем себя не обделял — только в прихожей Гундольф насчитал четыре механических лампы, тогда как и одной было бы достаточно. И прямо тут на полу лежал ковёр — не жалко трепать башмаками? Цветной, узорный. В распахнутую дверь направо от лестницы проглядывалась кухня — утвари на крючьях больше, чем надо для одного, полки забиты едой.