Неторопливо, бережно, всецело

Фолкнер Тэмми

Я понятия не имею, что должен делать.

— Где скажете. — Я вытягиваю руки, ожидая его ответа.

Он кивает в сторону домика вожатых, куда меня поселили.

— Уточни у Фила. По-моему, он хотел устроить собрание для молодых парней, и ему нужны солидные мужчины.

Я киваю. Никогда не считал себя солидным мужчиной, но мне нравится, что мистер Кастер причислил меня к таковым.

Я, склонив голову набок, смотрю на Рейган. И надеюсь, что вид у меня как у любопытного щенка. Но, скорее всего, это не так.

— Мы

ещё увидимся? — спрашиваю я.

Её отец выгибает брови, и у него такой вид, словно его это… забавляет?

Она кивает мне, чуть покраснев, но при этом бросает быстрый взгляд на отца.

Я направляюсь к домикам вожатых, на пятачке между которыми кругом расставлены стулья. Фил поднимается, берёт стул для меня и ставит его напротив себя, на другой стороне круга.

— Как запястье? — спрашивает он, когда я усаживаюсь, расставив колени и оставив руки болтаться между ними.

— Всего лишь растяжение, — отвечаю я. Мне совсем не нравится, что всё внимание неожиданно оказывается направленным на меня.

Фил улыбается и подмигивает мне.

— То, что тебя ударила девушка, как раз в тему… — Он обводит взглядом группу. — Потому что мы как раз говорили о том, что многие из этих молодых людей выросли в семьях, где домашнее насилие считается нормой.

— Понятно… — медленно выговариваю я, гадая, хочет ли он, чтобы я тоже подключился к беседе.

— Хочешь узнать, сколько таких? — спрашивает Фил и улыбается мне в знак поддержки.

— Против не буду, — отвечаю я, потому что, наверное, именно эти слова он и хочет услышать.

Фил обращается к группе:

— Поднимите руки те, кто знает, что такое домашнее насилие по собственному опыту. — Шесть из десяти поднимают руки. — Я имею в виду также то, что насилию подвергались ваши матери, отцы или братья и сёстры. Даже ваши бабушки и дедушки или родители из приёмных семей.

Ещё одна рука. Семьи этих мальчишек не похожи на мою. Совсем. Меня окружали любовью и сопереживанием, они же росли в хаосе и злости.

— Ничего себе, — говорю я. — Больше, чем я думал. — Я не знаю, чего именно хочет от меня Фил, поэтому просто задаю вопрос: — А ваши друзья знали о ситуации, в которой вы находились? Или вы старались отгородить их от своих семей?

Один из мальчишек шумно выдыхает.

— Я бы не позволил своим друзьям приблизиться к моему дому и на пушечный выстрел.

— И ты ходил в гости к ним? — спрашиваю я.

— Не ко всем. У многих были такие же семьи, как у меня, поэтому чаще всего мы зависали в парке.

— Но у тебя есть друзья из нормальных семей? — спрашиваю я.

Тик-Так морщится.

— Ссоры, драки — вот что нормально, — говорит он. — Если я приду в дом, где никто не ссорится, где никого не бьют, я в страхе убегу оттуда.

Пацаны смеются над его словами, но то, что он избегает встречаться со мной взглядом, говорит о том, что в них есть доля правды. Проблема в том, что они сами считают «нормальным».

— Многие из вас хотели, когда вырастите, жить по-другому?

Четверо поднимают руки.

— А как насчёт ваших будущих детей? — спрашиваю я. — Вы хотели бы лучшей жизни для своих детей?

Поднимается ещё четыре руки.

— Значит, вы думаете, что ваши дети заслуживают лучшего? — спрашивает Фил и оглядывает группу. — А что вы можете сделать, чтобы так оно и было?

— Не обрюхатить какую-нибудь сучку, чтобы потом не пришлось на ней жениться, — заявляет один.

— И таким словом ты называешь женщин? — спрашиваю я и пристально смотрю на него. Не следует. Но он должен знать, что так нельзя.

Парень пожимает плечами.

— Они и есть сучки.

— Твоя мама сучка?

Он снова пожимает плечами, но старается избегать моего взгляда.

— И твоя дочь тоже будет сучкой?

Сейчас парень садится на стуле ровно. Собирается защищаться, думаю. Я поднимаю руку, чтобы он молчал.

— Каждая женщина — это чья-то дочь. И кто-то её любит. А вы обесцениваете её и любую другую женщину, называя их сучками и шлюхами. — Я вырос на районе. Я мог бы назвать им и другие словечки, погрубее, о существовании которых они, вероятно, и понятия не имеют. Но парни и так понимают, что я хочу донести до них. — Каждая девушка, с которой вы встречаетесь, — это чья-то дочь. Вспоминайте об этом каждый раз, когда захотите обидеть её.

Тот же самый мальчишка качает головой.

— Но некоторые с… — Он умолкает и исправляется: — Некоторые женщины не хотят, чтобы с ними обращались, как с чьими-то дочерями. Если их отцы вели себя по-скотски, они не знают ничего лучше.

Я киваю.

— Когда девушка вырастает, она принимает ту любовь, которую, по собственному мнению, заслуживает. Думаете, это честно? Этого бы вы хотели для своих дочерей?

Я оглядываю парней.

Один из них склоняется чуть вперёд. Кажется, мне удалось завоевать его внимание. Парень смотрит прямо мне в глаза, когда начинает говорить:

— Я буду обращаться со своей дочерью как с принцессой. Потому что иначе она свяжется с первым встречным мужчиной, даже если он плохой. Так говорила мне моя бабушка. — Он залезает в задний карман своих штанов и вытаскивает фотографию. — Вот моя малышка, — сияя от гордости, говорит парень.

Я наклоняюсь ближе, чтобы рассмотреть фотографию. Потом протягиваю руку и обмениваюсь с ним рукопожатием.

— Твоя дочь скажет тебе спасибо. Как и тот мужчина, за которого она однажды выйдет замуж.

— А у тебя есть девушка? — спрашивает меня один из парней.

Внезапно в центре внимания оказываюсь я.

Я качаю головой.

— Нет. Я всего лишь пару дней назад вышел из тюрьмы.

— У него не было времени, чтобы потрахаться, — говорит один из парней, и другой даёт ему пять.