Неукротимая Анжелика

Голон Анн

– Отпускает их на волю. Это его мания. Он освобождает, когда подвернется подходящий случай, всех рабов, женщин и мужчин. Не знаю, так ли это на самом деле, но так о нем рассказывают.

– Рассказывают!.. – буркнул с досадой и раздражением де Вивонн. – Да, эти рассказы правдивы. Он освобождает рабов, я сам был тому свидетелем.

– Может быть, он это делает, чтобы искупить свой грех ренегатства? – предположила Анжелика.

– Вполне возможно. Но главное – чтобы всех оскорбить. Чтобы всех ткнуть носом в …! – рявкнул, уже не сдерживаясь, де Вивонн. – Чтобы посмеяться, поиздеваться над всеми. Помните, де Грамон, то сражение у мыса Пассеро? Вы были тогда в моей эскадре. Помните, что он захватил две наши галеры? Знаете, что он сделал с четырьмя сотнями каторжников,

которые сидели там на веслах? Велел их всех расковать и высадил на берег в Венеции. Можете вообразить, как венецианцы обрадовались такому подарочку! У Франции с Венецией вышло из-за этого дипломатическое осложнение, и Его величество заметил мне, не без иронии, что если уж я позволяю захватывать свои галеры, то надо, по крайней мере, смотреть, кому они достанутся, пусть уж попадут в руки обычного работорговца.

– Ваши рассказы, действительно, увлекательны, – заметила Анжелика. – Сколько у вас, в Средиземноморье, интересных людей.

– Упаси вас Господь от встречи с ними вблизи! Они заслуживают самой страшной казни, все эти авантюристы и ренегаты, работорговцы и прочие мошенники, которые сговариваются с неверными, чтобы подорвать мощь французского короля или прорвать оплот мальтийских рыцарей. Вы еще услышите о маркизе д'Эскренвиле – это француз, и о датчанине Эрике Янсене, об алжирском адмирале Меццо-Морте, которого я уже упоминал, об испанцах, братьях Сальвадор, да и о всяких других, менее значительных. Средиземное море полно этой нечисти. Но хватит говорить о них. Жара уже немного спала, и пора, я полагаю, обойти галеру и проверить, все ли в порядке.

Адмирал ушел, офицеры стали прощаться с пассажиркой и возвратились на свои посты.

Тогда только Анжелика заметила Флипо. Маленький слуга тяжело дышал, словно с трудом одолел несколько ступенек, ведущих на палубу. Он был бледен и смотрел на свою госпожу расширенными, полными отчаяния глазами.

– Что с тобой?

– Там, – едва пробормотал мальчик, – там, я видел…

– Что? Что ты видел? Где?.. – Она встряхнула мальчика за плечи.

Хотя она и была уверена, что видела Дегре на набережной, когда они отплывали, на мгновение ей показалось, что он появится сейчас, выскочив откуда-нибудь, как черт из шкатулки.

– Говори же!

– Я видел… Я видел… каторжников. Ах, госпожа маркиза… это так ужасно… не могу, не могу вам сказать… там… там… каторжники…

Заикаясь, он сорвался с места, побежал к борту, его стошнило.

Анжелика успокоилась. Просто бедняжка не привык к качке. Вид каторжников и запахи, исходившие от гребцов, усилили его недомогание. Она велела турку налить мальчику чашку кофе и сказала ему:

– Посиди здесь и отдохни. На воздухе тебе станет лучше.

– Ах, Боже мой, что я там видел… кровь стынет в жилах, – бормотал Флипо в отчаянии.

– Привыкнет, – проговорил вернувшийся уже герцог де Вивонн. – Через три дня он и бури не побоится. Сударыня, прошу вас осмотреть эту галеру, на которой вы безрассудно решились отправиться в путь.

Глава 2

Позолоченная решетка «скинии» и темно-красные парчевые занавеси отделяли рай от ада. Как только Анжелика вышла на палубу, ее обдало тошнотворным запахом от гребцов. Под ее ногами сгибались и разгибались в бесконечном монотонном ритме, от которого у нее закружилась голова, ряды каторжников в красных рубашках. Герцог де Вивонн подал ей руку, помогая спуститься по ступенькам, а потом побежал вперед.

Длинный деревянный настил шел вдоль судна. По обе его стороны располагались зловонные углубления со скамьями для гребцов. Там не было ни ярких красок, ни позолоты. Не было ничего, кроме скамей из грубых досок, к которым каторжники были прикованы по четверо. Молодой адмирал шел теперь медленно, изящно выгибая ноги с красивыми икрами, обтянутыми красными чулками с золотыми подвязками, осторожно ставя башмаки с высокими каблуками, обтянутыми алой кожей, на грязные доски настила. На нем был синий мундир с богатой вышивкой, широкими красными отворотами и белым поясом с золотой бахромой, жабо и манжетами из дорогих кружев,

а широкую шляпу украшало столько перьев, что когда ветер колыхал их, казалось, будто целая стая птиц пускается в полет. Он останавливался тут и там, внимательно все оглядывая. Задержался он и около камбуза, т.е. углубления, в котором готовили пищу для гребцов. Оно находилось посредине галеры, ближе к бакборту. Там над небольшим очагом были подвешены два огромных котла, в которых варились жидкая похлебка и черные бобы на второе, обычная еда каторжников. Де Вивонн попробовал похлебку, нашел ее отвратительной и не поленился объяснить Анжелике, какие усовершенствования он сделал в камбузе.

– Старое устройство весило сто пятьдесят квинталов и было очень неустойчивым, так что при сильном ударе волн содержимое котлов нередко расплескивалось и ошпаривало тех гребцов, которые помещались поблизости. Я приказал сделать все это полегче и поставить поглубже.

Анжелика одобрительно кивнула. Тошнотворный запах от гребцов, к которому теперь добавился еще и неаппетитный запах похлебки, начинал ослаблять ее устойчивость к морской качке. Но де Вивонн был так счастлив, что она находится рядом, и так гордился своим судном, что ему и в голову не приходило избавить ее от подробнейшего ознакомления со всем. Ей пришлось полюбоваться красотой и прочностью двух спасательных лодок: довольно вместительной фелуки и каика, который был поменьше; похвалить удачное расположение на широких краях обшивки по всей окружности судна маленьких пушек, заряжавшихся железными ядрами. Солдаты-пушкари помещались тут же, на досках обшивки, над головами гребцов, рядом со своими пушками. Места там было так мало, что они должны были целый день сидеть, скрючившись, либо стоять на корточках, не двигаясь, чтобы не нарушить равновесие судна. От скуки им оставалось только дразнить и оскорблять гребцов да переругиваться с надсмотрщиками и управителями. Поддерживать среди них дисциплину было нелегко.

Де Вивонн объяснил, что гребцы-галерники разделены на три партии, и каждой заведует особый управитель. Как правило, гребли одновременно две партии, а третья отдыхала. Гребцов набирали из уголовных преступников и из взятых в плен иностранцев.

– Гребец должен быть очень сильным; не у всякого вора и убийцы мускулы годятся для гребли. Осужденные, которых нам присылают из тюрем, мрут, как мухи. Вот почему нам приходится брать и турок, и мавров.

Анжелика вгляделась в группу гребцов с большими русыми бородами, у большинства на груди были деревянные крестики.

– Эти на турок не похожи, да и на груди у них не полумесяц.

– Они считаются турками по праву завоевания. Это русские, мы их покупаем у турок, потому что они прекрасно работают веслами.

– А вон те, чернобородые и носатые?

– Это грузины с Кавказа, их мы купили у мальтийских рыцарей. А вот там настоящие турки. Они сами нанялись к нам. Мы платим им, потому что они особенно сильны и направляют движение весел. Во время перехода они поддерживают порядок среди гребцов.

Перед глазами Анжелики сгибались спины в грубых красных рубашках. Потом люди откидывались назад, запрокинув бледные и обросшие лица с раскрытыми от напряжения ртами. Непереносимо было зловоние от потных тел и нечистот, но еще мучительнее было ощущать на себе волчьи взгляды каторжников, жадно впивавшиеся в женщину, проходившую над их головами в сиянии солнца, словно видение.

Ее светлый наряд играл и мерцал, перья на огромной шляпе шевелились, вздымаемые бризом. Внезапный порыв ветра приподнял ее юбку, и тяжелый вышитый край ее ударил прямо по лицу каторжника, прикованного у самых мостков. Он резко дернул головой и вцепился зубами в ткань. Анжелика в ужасе вскрикнула, пытаясь освободить юбку, каторжники разразились диким хохотом.

Надсмотрщик с хлыстом подбежал и обрушил целый град ударов на голову несчастного. Но тот не выпускал добычу. Из-под шапки косматых волос блеснул жадный и яростный взгляд черных глаз, с таким напряженным призывом впившихся в Анжелику, что она остановилась, потрясенная. Ее охватила дрожь, кровь отлила от лица. Этот жадный и насмешливый волчий взгляд был ей знаком.