Неукротимая Анжелика
Шрифт:
Д'Эскренвиль обвел всех тяжелым неподвижным взглядом и набросился на Корьяно, неторопливо и тяжело подымавшегося на мостик.
– Вот к чему приводит слабость! Я поддался лести этого старого ворона аптекаришки. И знаешь, что он сделал? Сбежал! Это второй раб, бежавший с моего корабля в течение месяца. Прежде со мной никогда такого не бывало. Ведь я – Ужас Средиземноморья! Меня так прозвали недаром! И надо же, чтобы я позволил обдурить себя какой-то жалкой мокрице, за которую в Ливорно не получить и полсотни пиастров… Он заморочил мне голову своей болтовней и увлек на
– У него, конечно, были сообщники. То ли среди часовых, то ли среди команды, а может быть, среди рабов.
– Это я сейчас выясню. Корьяно, тут все собрались?
– Да, ваша светлость.
– Так, сейчас позабавимся. Ха-ха-ха! Над маркизом д'Эскренвилем никто еще долго не смеялся. А этого проклятого аптекаря я раздавлю, как клопа, когда поймаю. Мне следовало помнить, что этот старый дьявол потопил наш каик. Ну, пошли. Все сюда!
Так как все уже стояли на месте, никто не шевельнулся. Все молчали, тревожно поглядывая на мостик.
– Сегодня ночью с борта спустили каик, он исчез, а на нем был один из рабов. Кто нес стражу сегодня ночью? На страже были шесть человек, сменявших друг друга. Пусть они выйдут вперед. Скажите, кто виновен. Кто покажет на виновного, тот сохранит себе жизнь. Если сам виновный или виновные признаются, я их только выгоню из своей команды и высажу на этом острове. Признайтесь, прежде чем я успею перевести свое распоряжение на итальянский, греческий и турецкий.
Он повторил сказанное на трех языках. Капитан Матье перевел его слова на арабский.
Затем воцарилась тишина, прерывавшаяся только всхлипами детей, которых испуганные матери быстро заставляли умолкнуть. Наконец поднялся один из надзирателей и что-то прокричал.
Д'Эскренвиль и Корьяно переглянулись.
– Они ничего не знают. Дело обычное. Ну что ж, господа, хотите прикинуться дурачками, так прибегнем к обычному наказанию. Пусть стражники бросят жребий. Повесим того, на кого укажет судьба. Начнем! Вон ты и ты, идите сюда!
Двое, на кого он указал, вышли из ряда и поднялись на мостик. Один был красивый негр, другой – уроженец Средиземноморья, корсиканец или сардинец, со светлыми волосами и темной от загара кожей. Они не дрожали от страха. Среди флибустьеров было привычным делом, что жребий решал, кому расплачиваться за всех. И никто не пытался уклониться от судьбы.
– Вот эта раковина определит Божий суд, – сказал д'Эскренвиль. – Решка – это спинкой кверху, орел – ямкой кверху. Решка – это смерть. Ну, Мустафа, начинай.
Губы негра шевельнулись:
– Инч Алла!
Он взял раковину и подбросил ее.
– Орел.
– Теперь ты, Сантарио.
Сардинец перекрестился и бросил раковину.
– Решка!
На лице негра выразилось неописуемое облегчение. Сардинец опустил
– Судьба выбрала тебя, Сантарио. Но ты, быть может, не виноват? Если бы ты заговорил, то спас бы свою жизнь. Теперь уже поздно. На рею его!
Два матроса вышли вперед и схватили приговоренного.
– Обождите, – велел пират. – Мало вздернуть одного. Возьмемся за рабов. Они, разумеется, не видели побега, ничего не слышали, и никто из них ничего не скажет. Но расплачиваться им все равно придется, и судьба укажет кому. Так как предыдущий жребий выпал против христианина, пусть сейчас бросают только мусульмане.
Едва перевели это распоряжение, как среди мавров и турок поднялся крик негодования. Пожилой человек с красивым арабским лицом и выкрашенной хной бородой вышел вперед, отчаянно протестуя. Корьяно перевел:
– Он говорит, что справедливость Господня сама сделает выбор между верными и неверными.
Д'Эскренвиль опять усмехнулся.
– Вижу, дети мои, что плен и рабство не останавливают споров из-за веры. Ну что ж, пусть этот старый муэдзин и бросит ракушку. Если выпадет орел, значит, он сам указывает на жертву среди своих единоверцев.
Старик повернулся к подымающемуся солнцу, три раза простерся ниц и произнес несколько слов.
– Он говорит, что если Бог выберет для расплаты мусульманина, то он сам примет смерть, потому что он мулла, то есть алжирский священник.
– Ладно! Но хватит кривляний. Бросай ракушку, ты, старая обезьяна!
Мулла подбросил легкую раковину.
– Орел! – д'Эскренвиль разразился истерическим смехом. – Ах ты, старый притворщик! Повезло тебе, сумел выиграть. Теперь пусть христиане выбирают своего священника. Что? Давайте, давайте, где тот, кто вас благословляет? Ни одного священника? Так-таки нет священника?.. Нет священника? – кричал д'Эскренвиль с безумным смехом. – Тогда устроим другую потеху. Пусть судьба выбирает между самым старым и самым молодым из рабов-христиан. Ну, не моложе десяти лет. Я все-таки не Минотавр.
Воцарилась мертвая тишина, потом раздались женские вопли, матери старались укрыть своим телом прижимавшихся к ним мальчишек-подростков.
– Поторапливайтесь! – рявкнул д'Эскренвиль. – На корабле правосудие совершается быстро. Выходите сюда, а то я…
Эту исступленную речь прервал сильный глухой взрыв, раздавшийся в глубине корабля. Все были ошеломлены. Потом раздался крик:
– Пожар!
Над кормой поднялось облако белого дыма, вырывавшегося из вентиляционных отверстий. Рабы заметались в панике, но бичи сторожей быстро навели среди них порядок.
Д'Эскренвиль со своим помощником бросились на корму.
– Чья первая вахта? – проревел он.
Несколько испуганных матросов вышли вперед.
– Четверо к люку – поднять его, еще четверо спуститесь вниз и посмотрите, что там творится! Дым идет из отсека, где лежат припасы, возле камбуза.
Никто, однако, не шевельнулся. Все словно окаменели.
– Это дьявольский огонь, ваша светлость, – пролепетал один из матросов. – Посмотрите, какой дым, это не наш, не христианский дым…