Неуловимая коллекция
Шрифт:
Ответ на это был. Но он пришел мне в голову гораздо позже. Когда уже был не нужен…
За обедом я с поразительной ловкостью перевел разговор на нужную тему. Когда мама поставила на стол селедку, украшенную зеленым луком, я сказал:
– Вот это да! Ма, это просто натюрморт!
– И сразу, вполне логично, спросил папу: - Кстати, как твои дела? Скоро художника обрадуешь?
– Скоро, - буркнул папа, разрушая вилкой «натюрморт».
– А у него хорошие картины? Красивые?
– Сходите посмотрите.
– Папа пожал
– У него постоянная экспозиция на Кузнецком Мосту.
– И я с вами, - сказала мама.
– Возьмете меня с собой?
Мы с Алешкой похолодели - сорвалась разведка. Но тут пришла помощь. От папы.
– Не советую, - заботливо проговорил он.
– Ты этого не переживешь.
В какой-то степени папа оказался прав.
Вся экспозиция Собакина разместилась в трех небольших разгородках: «Ранний период творчества», «Прозрение» и «Озарение».
Ранний период нам понравился. Там висели всякие нормальные пейзажи, стройки пятилетки, трудовые будни, симпатичные портреты людей труда и артистов.
В разделе «Прозрение» висело что-то не очень понятное. Например, лохматая волчья голова с раскрытой зубастой пастью и подписью: «Звериный оскал коммунизма». Или - лошадиное копыто с подковой, из-под которого жалобно пищит раздавленный суслик. Это творение называлось «Под железной пятой тоталитаризма».
А в третьем разделе, самом современном, сначала было скучно: одни пятна и кляксы на полотнах. Зато потом мы здорово прибалдели. То селедкин хребет или раздавленный окурок в рамке, то ржавый гвоздь, и на нем ржавая консервная банка, то старое сиденье от унитаза, а в нем перегоревшая лампочка, то еще какая-нибудь гадость с помойки. Эти картины не были подписаны, наверное, чтобы каждый понимал их по-своему, в меру своей зрелости. Один дядька так и пояснял одной тетке: «Созерцая эти шедевры, мы становимся соучастниками творческого процесса».
Но нас привлекло не «соучастие», а маленькие бирочки, пришпиленные внизу на рамах. На них были проставлены цены. В долларах. Мы присмотрелись и ахнули! А Лешка очень заинтересовался таким простым источником таких больших доходов:
– Подумаешь! И я так могу. За один вечер на миллион баксов натворю. Из одного помойного ведра.
Не сомневаюсь…
Самой последней картиной был «Автопортрет художника». Очень оригинальный. На черный холст была выплеснута белая краска. Будто молочный пакет лопнул. Мне кажется, по такому автопортрету очень трудно судить о духовном мире его творца. Да и по другим творениям тоже.
Впрочем, нас интересовали не творения, а их автор. Мы подошли к седой женщине в синем халатике с белым воротничком и поинтересовались, где найти художника Собакина.
– А зачем?
– подозрительно спросила женщина.
– У нас есть информация о местонахождении его украденной коллекции, - шепотом ответил я.
Женщина тут же подбежала к внутреннему телефону и, прикрыв ладонью трубку, что-то
– В конце зала, последняя дверь за голубым стендом.
Мы вошли в маленькую комнатушку, где нам обрадовался художник Собакин. Он и вправду был похож на старого сенбернара: отвислые щеки, добрые глаза и мохнатый пятнистый свитер.
– Сколько вы хотите?
– сразу спросил он нас.
– Чего - хотите?
– не поняли мы.
– Сколько я должен заплатить вам за информацию? Ваша цена. Только не фантазируйте.
У Лешки загорелись глаза и поднялся хохолок на макушке. Но я сразу сообразил, что мы сможем получить от художника кое-что поценнее денег, и сказал:
– Нисколько. Простой обмен. Мы вам - свою информацию, вы нам - свою.
– Согласен, - ответил художник.
– Выкладывайте.
И я выложил. Пистолет на столик. А Лешка ткнул в него пальцем и спросил тоном следователя:
– Вам знакома эта вещь?
Глаза художника заблестели, и руки задрожали, когда он бережно взял пистолет.
– Это пистолет из моей коллекции.
– Голос его тоже дрожал.
– Капсюльный, середины XIX века, работы тульского мастера Саввы Анохина.
– Чем докажете?
– тоном следователя спросил я.
– Вот, пожалуйста.
– Собакин снял с полки большой красивый альбом.
– Вот мой каталог, смотрите.
– Он разыскал нужную страницу и нужную строку.
– Номер сто двадцать, читайте!
Все правильно. Под сто двадцатым номером шло точное описание пистолета.
– Где вы его нашли, дорогие мои?
– Вопрос преждевременный, - солидно сказал я.
– Но мы ответим: там же, где находится и вся ваша коллекция.
Знать бы самому, где она находится!
– Так что же мы сидим! Поехали!
– Художник вскочил и начал собираться.
– Надо скорее забрать ее!
– Это не так просто, - многозначительно проговорил я.
– Этим займутся компетентные органы. Мы поставим их в известность.
– Понимаю… - Собакин стянул с головы шапку и снова сел. И вдруг спохватился:
– А вы, дорогие мои, кто вы такие? Кого, так сказать, представляете?
Хорошо бы ответить на этот вопрос словами строгого следователя: «Вопросы здесь задаю я!» Но мы не стали этого делать и произнесли нечто уклончивое и загадочное:
– Помогаем следствию на общественных началах…
И на родственных, можно было бы добавить.
– А чем же я, в свою очередь, могу вам помочь?
– Среди ваших знакомых нет человека с черной бородкой?
– И я описал возможно ближе к оригиналу внешность Карабаса.
– Постойте, постойте!… - стал припоминать художник Собакин.
– Кажется, есть. Это поклонник моего таланта. Я даже писал его портрет.
Это хорошо: теперь у нас будет настоящий фоторобот. Хотя смотря в какой манере этот портрет выполнен. И я спросил об этом.