Неуловимый монитор
Шрифт:
И матрос замирал и слушал: не шумят ли винты монитора, не плещется ли в реке вода? Он вглядывался в темноту: не блеснет ли где луч света? Корабль затемнен, и только чистая случайность поможет его обнаружить.
Губа полз дальше, дальше. Руки отказывались служить ему, а ноги двигались с таким трудом, словно к ним были привязаны тяжелые камни.
— Нет, не могу больше, — сказал он наконец.
И вдруг, когда он на секунду поднял голову, ему показалось, что посреди реки мелькнуло
Только бывалый моряк смог бы определить, что это за вспышка: на корабле подняли люк, кто-то выскочил на палубу, и люк захлопнулся. Упусти это мгновение Губа — и он бы прошел мимо корабля!
Нечеловеческая сила подняла Василия Губу на ноги. Раздирая руками камыши, матрос вошел в воду и окунулся с головой: тут, сразу у берега, была глубокая яма. Он вынырнул, поплыл.
«Не доплыву, — подумал он. — Утону, сил не хватит».
Кто-то тяжелый, цепкий схватил его за ноги и потянул книзу.
«Врешь, доплыву!»
Чугунные гири тянули на дно… Отказывали руки, ноги… Утонуть здесь, когда он почти достиг цели?!
Вдруг резкий голос совсем близко крикнул:
— Стой, кто плывет?
— Я! Губа плывет! Василий Губа! — заорал матрос, отчаянно гребя, захлебываясь и отфыркиваясь.
— Васька! Живой? — закричал с кормы знакомый теплый голос. — Да где ты? Да то ж я, Овидько! Греби сюда! Греби! Братцы, Губа вернулся!
Десяток дружеских, крепких рук втащили на палубу обессиленного, но счастливого матроса.
Через пять минут он лежал, укутанный в одеяло, в светлом кубрике, на чистой койке. Кушлак хлопотал возле него. В кубрик вошел командир.
— Ну, хлопец, не думал, что тебя живым встречу, — сказал Алексей Емельянович.
Он наклонился и крепко поцеловал матроса.
«…Губа подал отличный пример экипажу, как надо любить свой корабль, — записал в свой дневник Королев. — Его подвиг (да, именно подвиг, иначе это не назовешь) горячо обсуждают. Я, в свою очередь, привел ряд примеров, рассказывающих о любви к кораблю. Я рассказал о «морском охотнике» капитан-лейтенанта Иванчикова. Катер был поврежден. Нос его погрузился в воду, баковое орудие, у которого стояли матросы старшины первой статьи Тимченко, очутилось в ледяной воде. Но ни один моряк не отошел от орудия. Нос погружался все ниже, а орудие продолжало стрелять по гитлеровцам. Вода быстро поднялась по пояс — орудие продолжала стрелять. На помощь «охотнику» подошел торпедный катер, прикрыл его дымовой завесой, подал буксирный трос. Трос натянулся и лопнул. Второй трос тоже лопнул. Но торпедный катер не бросил в беде товарищей. Командир «охотника» приказал личному составу забрать личное оружие, пулеметы, ценное имущество и перейти на торпедный катер. Сам он оставался на мостике. С ним стал рядом раненый помощник командира Дьяченко: «Разрешите и мне остаться». «Пока моторы еще живут, разрешите и мне быть на моем родном катере», — попросил механик Хвалимов. Когда торпедный катер отошел, из машины вылез моторист Митрофанов: «И я с вами, братки». Все ниже опускался нос катера в воду. Противник бил по нему из минометов. Но храбрецы все же спасли свой маленький корабль и привели в родную бухту!
Рассказ произвел на матросов огромное впечатление…»
12
Когда стало известно, что противник занял устье Дона, «Железняков», вместо того чтобы прорываться в море, развернулся и медленно пополз дальше, вверх по реке. Алексей Емельянович решил подобрать прячущихся в плавнях раненых бойцов и офицеров.
Весь экипаж «Железнякова» высыпал на мокрую палубу. Над рекой висела сплошная дождевая пелена. Матросы раздвигали камыши длинными шестами, и Овидько своим густым басом кричал:
— Эй, выходи, братва, кто тут есть! Уходит последний корабль с Дона! Уходит последний корабль с Дона!
Два матроса — Мефодий Охрименко и Тимофей Онищенко, — в одних трусах, по пояс вошли в воду. Держась за борт корабля, они баграми щупали дно, продирались сквозь острый камыш. Толстяк боцман Андрющенко, отдуваясь, шлепал по воде босиком и раздвигал тростинки камыша. Время от времени над рекой проносился унылый возглас Овидько:
— Эй, выходи кто есть, братва! Уходит последний корабль с Дона!
Алексей Емельянович не отрывал глаз от зарослей ивняка. Овидько охрип, но продолжал кричать, сложив руки рупором:
— Уходит последний корабль с Дона!
Дождь хлынул с новой силой. Матросы и офицеры вымокли до нитки. И все же они упорно продолжали поиски. Анатолий Кузнецов, с подвязанной бинтом левой рукой, орудовал одною правой, раздвигая камыши. Василий Губа, с перевязанной головой, ни за что не уходил с палубы.
— Ведь я сам в таком положении был, — говорил он военфельдшеру Кушлаку. — Я ж отлично понимаю, какое это положение.
Вскоре Кузнецов крикнул на мостик:
— Стоп!
Машину застопорили. Монитор стал. Губа спрыгнул в воду. Вместе с боцманом они втащили на палубу морского пехотинца, крепко сжимавшего в руке автомат. Кузнецов поднял его намокшую бескозырку. Пехотинец дышал тяжело и прерывисто. Под разорванным и простреленным бушлатом пестрела его «морская душа».
— Давай, давай его сюда, — загудели матросы.
Несколько рук подхватили пехотинца.
Его бережно отнесли в кают-компанию. Фельдшер принялся приводить его в чувство. Пехотинец открыл глаза. Он обвел кают-компанию мутным взглядом.
— Я на корабле? Что за корабль? — спросил он.
— «Железняков», — ответил Кушлак, осматривавший его раны.
— «Железняков»? Слыхал. — Лицо морского пехотинца расплылось в улыбке. — Лечи, товарищ врач, поднимай на копыта…
Кушлак принялся, перевязывать матроса. Корабль все так же медленно, черепашьим шагом, шел дальше. Вскоре Володя Гуцайт срывающимся голосом крикнул с берега:
— Стоп!
Корабль снова стал. В густой осоке Володя нашел девушку в морской форме. Овидько подхватил морячку, как ребенка.
— Пух! — сказал он. — Мотылек!
Девушка действительно была маленькая и хрупкая. По пояс в воде, стараясь не оступиться, Овидько понес девушку к кораблю, бережно поддерживая ее голову с коротко остриженными мокрыми волосами. У самого борта было довольно глубоко. Вода дошла богатырю до груди. Тогда он высоко поднял девушку на вытянутых руках и сказал:
— Принимайте.
Алексей Емельянович подхватил морячку. Она вздохнула и открыла веки, опушенные густыми ресницами. Глаза у нее были синие.
— Свои? — воскликнула она. — Матросы? Где ж я?
— На «Железняке», — ответил Алексей Емельянович.
— На «Железняке»? Господи, неужто на «Железняке»? Сколько мы о вас слышали? Но почему… почему вы еще здесь? Кругом немцы…
Алексей Емельянович не без гордости пояснил, что корабль всегда успеет выйти в море.
— Вас перевяжут, вылечат, — сказал он морячке. — Куда вы ранены?