Неувядаемый цвет. Книга воспоминаний. Том 2
Шрифт:
Нет, то ли дело у нас, в калужских весях и градах: «Манькя-у! Ты иде там?»; «Я ж табе говорила…»; «Закурить нетути?»; «Надысь бабка Аграхвена из Ладыгина приходила. Говорить: у Шитиковых усё чистушко погорело. Ох, головушкя горькия!»; «Как дожж – так у нас крыша текёть»; «Вчерась в Калугу обыденкой ездил»; «Поза-летось картохи хорошо уродились, а летось все погнили: дожжы да дожжы…»; «Дядь, а дядь! дай яблочкя!»; бабка зовет внука: «Митькя! Ужинать!»; Митька, с сокрушенным вздохом отрываясь от игры: «Ужинать – не ужинать, а итить надоть»; «Куда на человека прешь? Ай, ослеп?»; «Да неш я вас когда обманывала?»; «Хведор! На трожь его! Нехай
Летние каникулы пробыла со мной мать, но они пролетели как один день.
А незадолго до ее отъезда, в августе, Попов, как бы между делом, сказал мне:
– Я вчера был в НКВД. Там у меня один товарищ работает – мы с ним когда-то в одной комсомольской организации состояли. Фамилия его – Афанасьев. Он просил вас завтра к нему зайти. Вы теперь к нему будете ходить на отметку.
– А что это означает? – упавшим голосом спросил я.
– Да вы не волнуйтесь, – поспешил меня успокоить Попов, – На вашей работе у нас это никак не отразится. Дело в том, что все адмссыльные, которые находятся на идеологической работе, отмечаются в главном здании, у работников НКВД.
Я знал, что меньшевики, эсеры, националисты, а также все «адмы», занимавшие в прошлом или занимающие в настоящем высокие посты, ходят на отметку в главное здание. Нигде не работавший Новомбергский вплоть до самого своего освобождения отмечался там. Однако это «повышение» не льстило моему самолюбию – оно меня пугало… Я попадаю в фокус. На меня вновь устремлено недреманное око. И потом я слышал, что в главное здание ходят на отметку чаще; иным вменяется в обязанность отмечаться через каждые два дня.
На другой день я пошел в комендатуру. Пропуск на мое имя был уже выписан. В кабинете я увидел невысокого, коренастого человека с попорченным правым глазом, этакого «верлиоку» из сказки.
Афанасьев задал мне несколько самых общих вопросов, осведомился, не притесняют ли меня на работе.
– Вы будете ходить ко мне на отметку раз в десять дней, – объявил он и расписался на обороте моего документа.
Мать уехала в тревоге за меня.
Уже самое учащение походов было мне тягостно. Там постоял немного в очереди – и домой. А здесь иной раз попадешь сразу, а иной раз предъявишь документ дежурному коменданту – он позвонит: «К вам Любимов идет на отметку» и протянет мне документ: «Афанасьев занят» или «Афанасьева нет на месте». Походишь по улице, опять суешь документ в окошко. Бывали случаи, когда я так и не добивался толку и приезжал на другой день.
У меня начинало ныть сердце уже накануне дня отметки. Комендатура помещалась напротив главного здания. И всякий раз, получив пропуск и переходя на другую сторону, я взглядывал на небо и думал: «Может быть, я смотрю на вольный небесный простор в последний раз… Может быть, мне опять будет виден только узкий его квадрат». И всякий раз, выходя на улицу, я жадно втягивал в себя хоть и городской, но все-таки воздух свободы.
В один из моих «отметочных» дней Афанасьев без обиняков предложил мне сотрудничать в НКВД.
– Если вы согласитесь, мы сможем выхлопотать для вас
Я отказался наотрез.
– Почему же вы не хотите нам помочь? – спросил Афанасьев, – Мы не требуем от своих сотрудников провокаций, клеветы, нам нужна только правда. У нас может составиться ошибочное представление о человеке как об антисоветском элементе, а вы нам поможете разобраться.
Я сказал, что я – работник кабинетного типа; может быть, это мой недостаток, но таким уж я на свет уродился. Я ни с кем здесь не общаюсь, не вылезаю из библиотеки, а на работе никто с адмссыльным откровенничать не станет.
На этом разговор прекратился, но я почувствовал, что продолжение последует.
Афанасьев попросил меня написать для него обзор вышедших в этом году номеров «Звезды Севера». Я просидел две ночи и написал обзор листах на шестнадцати убористым почерком. Я подверг все напечатанные в семи вышедших в этом году номерах журнала повести, рассказы и стихотворения тщательному, но чисто литературному анализу. О некоторых вещах я высказывал отрицательные суждения, но опять-таки с точки зрения чисто литературной. Так, я критиковал стихотворение одной восторженной дамы, посвященное челюскинцам, за то, что оно написано в характерном ритме Игоря Северянина, это, мол, не соответствует теме. Я понимал, что Афанасьеву нужно совсем другое, но прикидывался простачком.
Я отдал ему свой отзыв; когда же через десять дней опять пришел на отметку, он ни слова мне о нем не сказал, а еще через десять дней, протягивая мне мой документ со своим «автографом», неожиданно произнес:
– Знаете, Любимов, ведь у вас большие способности!
Я поблагодарил его за лестное мнение.
– Вы могли бы быть для нас ценным сотрудником.
– Если у меня действительно, как вы говорите, есть способности, то только к литературе, и на этом поприще я надеюсь принести скромную пользу.
После этого Афанасьев не заговаривал со мной о сотрудничестве, а вскоре его то ли повысили, то ли перевели в другой отдел; словом, теперь я изредка встречал его на улице, а на отметку начал ходить к Филиппову. Филиппов был значительно моложе Афанасьева. Но если у Афанасьева, хотя он и наседал на меня (впрочем, наседал спрохвала, только потому, что на него наседало начальство, а натолкнувшись на мою неподатливость, отстал), хоть и пригрозил мне пожизненной ссылкой (впрочем, пригрозил мимоходом и словно бы нехотя), какие-то признаки человечности порой проступали, то в смазливом Филиппове угадывался из молодых, да ранний. Он был со мной, в отличие от суховатого Афанасьева, в высшей степени вежлив, даже любезен, но, передавая мне документ со своим автографом, смотрел на меня в упор, вытянув шею» и в его до жути сладкой улыбочке я читал: «На сей раз я тебя отпускаю домой, но ты целиком в моей власти: в следующий раз возьму и не выпущу!»
Вскоре после убийства Кирова Филиппов сообщил, что меня хочет видеть начальник отдела, но сейчас он занят – не могу ли я прийти завтра, в это же время?
– Только сначала зайдите ко мне, а я вас направлю к нему, – заключил он.
Час от часу не легче!
Когда я на другой день пришел к Филиппову, он задал мне вопрос:
– Товарищ Афанасьев предлагал вам у нас сотрудничать?
– Предлагал, – ответил я.
– И что же вы?..
– А я отказался.
– Мотивируя?..