Неведомый Памир
Шрифт:
Я вообще впервые видел горных гусей в природе, а тут еще такое множество! Было от чего разволноваться. Добыть эту птицу для коллекции было совершенно необходимо. Охотничий азарт охватил и остальных. Мы быстро установили палатки, разгрузили и отправили машину, а сами, похватав ружья, устремились вниз, к озеру.
Очень скоро нам стала очевидна вся безнадежность нашего предприятия. По совершенно открытому месту нечего было и думать подобраться к осторожным птицам даже на выстрел из малокалиберной винтовки. Короткая трава пойменного луга не давала никакого укрытия. Тем не менее, мы все же попытались подползти к стаду, но были очень скоро обнаружены. Птицы поднялись со страшным шумом и отлетели метров на пятьсот от берега. А вечером, как только зашло солнце, гуси, стая за стаей, с озабоченным гоготаньем потянулись вверх по долине Аличура на ночную
Когда совершенно стемнело, я взвалил на плечи спальный мешок и под покровом ночи стал потихоньку продвигаться к гусиному берегу. Главная трудность состояла в том, чтобы не вспугнуть по дороге крикливых ангыров, в большом количестве кормящихся по бесчисленным лужам и старицам, заросшим осокой. Такие лужи я обходил стороной. Все же одну из них я прозевал и ввалился прямо в воду. В ту же секунду буквально у меня из-под ног с отчаянным криком взвились два ангыра, мирно набивавшие там свои зобы. Я упал в траву. С ближайшей лужи, громко хлопая крыльями, взлетело еще штук пять ангыров, и я уже, дрожа от досады, думал, что ночной скандал будет разрастаться, как снежный ком, пущенный с горы. Но нет, дальше дело не пошло. Потревоженные ангыры, обиженно постанывая, улетели прочь, и вновь восстановилась тишина.
В полночь я добрался, наконец, до берега, преодолев последнюю сотню метров ползком. Вдоль берега тянулся невысокий бугор, поросший жестким тростником. Здесь я и замаскировался, забросав мешок старой травой. Впрочем, выгоревший на солнце буровато-зеленый чехол мешка сам по себе был отличной маскировкой. Затем оставалось залезть в мешок и ждать.
Гуси были где-то рядом. Они шумели и плескались на отмели прямо передо мной, переговаривались вполголоса и иногда даже ссорились. Но как я ни напрягал зрение, разглядеть ничего не удавалось. Небо было чистое, ночь холодная и тихая. Ослепительное сверкание мириад звезд создавало впечатление хорошей освещенности, но на самом деле тьма была хоть глаз выколи.
Я дремал, время от времени прислушиваясь к шорохам и голосам вокруг. Протяжные, стонущие крики куликов-перевозчиков, мелодичный свист улитов, кряканье уток и тихое гоканье гусей мешались с плеском кормящихся на отмели птиц.
Под утро пал густой туман. Рассветало быстро, но туман тоже становился гуще. Я уже выполз по пояс из мешка и лежал с дробовиком на изготовку, пристально вглядываясь в белое молоко тумана. Наконец, впереди четко проступили силуэты плывущих по воде крупных птиц. Лязгая зубами от холодной росы и стараясь унять дрожь, я прицелился и выпалил сразу из обоих стволов. Раздался такой грохот, что показалось, будто обрушилась гора. Спокойно кормившиеся птицы в панике кинулись, кто куда. Несколько минут слышались тревожные крики, а над головой со свистом проносились стая за стаей. Затем все стихло.
Для того чтобы так грубо ломать прекрасное утро, надо иметь серьезные причины. В данном случае добытый гусь был бы наилучшим оправданием, но, увы, его не оказалось. На том месте, куда я стрелял, плавало только несколько перьев. Вконец расстроенный, я заполз в спальный мешок и, кое-как согревшись, заснул, втайне надеясь, что после рассвета какой-нибудь гусь наскочит на засаду.
Надежде сбыться не пришлось. До девяти утра ни одной птицы поблизости не показывалось, а еще через час, когда солнце выгнало меня из мешка, со стороны нашего лагеря показался всадник. Это был Леонид, спешивший узнать результаты ночной стрельбы, не слышать которой он не мог. Расспросов не потребовалось. Мой вид был достаточно красноречив, и Леня, слезая с коня, только досадливо крякнул.
Покуда я растолковывал ему причину своей неудачи (неясную и мне самому), он, рассеянно кивая головой, внимательно осматривал озеро. «А что это,- вдруг спросил он,- чайка?» Я оглянулся. Надо заметить, что до этого момента я смотрел на озеро только лежа, даже на колени не вставал. И сейчас метрах в ста от берега я увидел что-то белое, но на чайку совершенно непохожее. Внезапная догадка заставила меня схватиться за бинокль. Так и есть - гусь, убитый мною гусь, потихоньку дрейфовал к берегу. Видно, я сильно ранил его, но он успел отлететь на несколько десятков метров, прежде чем испустить дух. В следующую секунду, на ходу скидывая одежду, я устремился в озеро. У берега
Мы сидели с Леонидом на зеленой травке и рассматривали мой трофей. Это был старый самец в свежем осеннем пере. Стальной серый верх, белоснежное брюхо, ярко-желтые клюв и лапы и, наконец, красивый черный узор на голове и шее делали его похожим на какую-то экзотическую птицу тропиков. Горные гуси не отличаются большими размерами, и редкие экземпляры достигают веса более трех с половиной килограммов. Зато они очень легки на ходу, быстры и ловки в полете. В этом мы вскоре смогли убедиться.
Покуда мы сидели у моей засады, обсуждая дальнейшие планы, послышался отдаленный шум, какой обычно издает порожний грузовик, идущий по каменистому бездорожью. Это нас удивило, поскольку наша машина должна была прийти не ранее как через десять дней, а других машин здесь быть не могло: мы были довольно далеко от дороги. Потом шум смолк. Мы уже склонны были принять все это за акустический мираж, но через несколько минут шум повторился, уже гораздо ближе и отчетливее. Сомнений быть не могло - шла порожняя автомашина, но с каких же это пор автомашины стали ездить по небесам! Тем не менее, характерный шум раздавался уже над самой головой. Округлив от изумления глаза, мы уставились в безмятежную синь... и сразу же обнаружили источник шума. Над озером снижалась стая гусей, возвращавшихся с ночной кормежки. Но как снижалась! Стая подходила к озеру на довольно большой высоте, и в определенный момент птицы начинали стремительно падать, да-да, именно падать вниз. Птицы валились вниз, поджимая крылья, и, когда скорость падения становилась слишком большой, тормозили, резко расправляя крылья. В этот момент и раздавался звонкий удар крыла о воздух. А следующие друг за другом удары создавали иллюзию приближения порожней машины. Гуси падали беспорядочно, наискось, то в одну, то в другую сторону. Все происходило настолько стремительно, что подробностей этого высшего пилотажа, его технику разглядеть никак не удавалось. Разобраться здесь помогла бы только скоростная киносъемка.
Вообще горный гусь - отличный летун, Николай Михайлович Пржевальский видел, как гусаки во время брачных игр на полном ходу делали в воздухе сальто. А Петр Кузьмич Козлов, работая в узких ущельях Кама, наблюдал высокое мастерство полета гусей в скалах. Там, в ущельях Кама, озер нет, и гуси гнездятся в скалах рядом со скалистыми голубями, орлами и соколами. Между хищниками и гусями нередко происходили стычки в воздухе, из которых гуси всегда выходили победителями.
Леонид уехал. Я остался, решив еще сутки посидеть в засаде: авось удастся подбить еще одного гуся! Однако оказалось, что, напуганное выстрелами, гусиное общество перебралось в другое место. Я нашел их только дня через три, пройдя километров восемь северным берегом...
Следующей осенью мне повезло больше. Мы работали тогда на озере Зоркуль. Оно гораздо больше Яшилькуля и не в пример суровее, поскольку расположено почти на полкилометра выше. Долина, в которой лежит Зоркуль, такая же широкая и холодная, как долина Аличура,- та же аэродинамическая труба, по которой день и ночь сквозит ледяной ветер. Был сентябрь. Ночные морозы делались все сильнее, и по утрам лед на лужах и отмелях становился все толще, оттаивая только к полудню. Палатки наши стояли у восточного берега озера, изобилующего мелями, косами и островами. Днем гуси, которых здесь было не меньше, чем на Яшилькуле, держались на островах далеко от берега, а на закате тянулись вверх, в заваленную древними моренами долину, на кормежку. Сначала я не мог понять, куда они летают, и специально целый день потратил на разведку.
Вверх вниз, вверх вниз, морена за мореной, отличающиеся одна от другой только размерами,- все это было довольно утомительно. Единственное, что меня развлекало сначала,- это зайцы. Такого обилия их до сих пор мне нигде не приходилось видеть. По два, по три, по четыре они разбегались по каменистым склонам, как только я оказывался над ними на гребне. На Памире вообще много зайцев. Они принадлежат к тому же виду, что и зайцы предгорий: это заяц-толай, небольшой и длинноногий.