Nevermore
Шрифт:
Не могу сказать, сколько времени я пребывал в этом подобии транса,как вдруг заметил — не звук, но отсутствие звука: сестрица прекратила петь!
К упоенным чувствам вернулась обычная проницательность, и я увидел, что ангельское создание остановилось в глубоком размышлении, приложив указательный палец к плотно сжатым губам, бледное чело избороздили морщины, взгляд потуплен долу. Наконец, она пожала плечиками, вздохнула и призналась:
— Больше ни одной песни не припомню!
— А как насчет «Девицы из Амстердама»? — подсказала сидевшая рядом со мной Матушка.
— Ах да! — вскричала обрадованная сестрица. — Я и забыла! — И,
— Господи, да ни за что! — воскликнула добрая женщина, подчеркивая свой отказ быстрыми движениями руки.
— Давайте-давайте, миз Клемм! — подхватил полковник. — Вот бы мне послушать, как вы поете вместе!
— Ну-у… — протянула Матушка, сдаваясь. — Тогда попробуем. — Она поднялась, подошла к своей дочери и обняла ее за плечи. И так, стоя рядом и с нежностью глядя друг на друга, эта ниспосланная мне небом пара дивно прекрасными голосами запела «матросскую песенку»:
В Амстердаме девица жила, Никому особо не желала зла — Не пойду я с тобой гулять, красна девица! Не пойду, не пойду, не пойду я гулять! Разорила меня красна девица! Ее глазки как звезды горят, Ее щеки как розы цветут — Не пойду, не пойду, не пойду я с тобой!Поначалу Матушка чувствовала себя несколько неуверенно, однако вскоре разошлась и начала подмигивать и притопывать ногой и даже всем телом раскачиваться в такт музыке. Глядя на эту удивительно сердечную и искреннюю женщину, я не мог в очередной раз не подивиться неизъяснимому парадоксу:чтобы женщина, столь исполненная внутреннего благородства, безоговорочной, сверхъестественной почти доброты, чья душа, казалось, была чиста от малейшей примеси земного несовершенства, приходилась ближайшей родственницей человеку, презирать которого у меня имелись все основания — я подразумеваю, конечно же, ее брата, Дэвида По-младшего, тварь, самым бессердечным образом покинувшую свою юную жену и детей в колыбели! Каким прихотливым путем могли столь разные, антитетическиеиндивидуумы произойти от одних и тех же корней? Непостижимая тайна!
Песня завершилась. Исполнительницы, сияющие, раскрасневшиеся, сделали нам реверанс, а мы с Крокеттом разразились неистовыми аплодисментами.
— Ура! — вскричал полковник. — Первый класс, это я вам говорю!
— Браво! — крикнул и я, поднимаясь на ноги. — Нечасто выпадает на мою долю счастье внимать столь гармоничным, столь опьяняющим звукам.
И вдруг сестрица направила свой проказливый пальчик на меня и возвестила:
— Теперь твоя очередь, Эдди!
Неожиданная реплика повергла меня в растерянность.
— Что такое? — переспросил я.
— Девочка права, По! — вмешался Крокетт. — Из всех нас вы один не поучаствовали в вечеринке.
Какой непредвиденный поворот событий! Случись это в начале вечера, я бы воспротивился, однако дивный дуэт моих любимых почти вовсе рассеял мое уныние, к тому же я предвидел, что затянувшийся, утомительный для меня вечер приближается к завершению, каковая перспектива не могла не вызвать в моей душе чувство глубочайшего удовлетворения.
Словом, впервые за весь вечер я был расположен к некоторому легкомыслию.
—
— Дамы и господа! Для вашего удовольствия и просвещения я продекламирую одно из самых сильных и чувствительных стихотворений, написанных на английском языке.
Эти стихи сочинил в 1586 году юный англичанин по имени Чидик Тичборн, [39] дворянин-католик, составивший заговор с целью низложить королеву Елизавету и заменить ее монархиней одной с ним веры. Тичборн был брошен во внушающий ужас лондонский Тауэр и там ожидал казни за измену. В ночь перед тем, как его голова слетела с плеч, он написал трогательное прощальное письмо своей верной молодой жене Агнес и вложил в него эти стансы. Позднее они были положены на музыку и опубликованы в получившем широкое хождение песеннике. Это стихотворение, известное под названием «Элегия Тичборна», звучит так.
39
Чидик Тичборн (1558–20. 09. 1586) — английский поэт, участник заговора Марии Стюарт.
Положив руку на грудь и высоко воздев другую, я устремил взгляд в потолок и принялся декламировать:
Моя заря весны — лишь хлад забот, Мой пир веселия — лишь блюдо боли, Мой урожай — трав сорных обмолот, Мое добро — мечта о лучшей доле. Затмилась жизнь, хоть вечно длилась мгла. Вот я живу, и вот вся жизнь прошла. Мой зов услышан, все ж не пересказан, Мой плод опал, все ж зелен ствол и прям, Мой пыл не юн, все ж старостью не связан, Я видел мир, все ж был невидим сам. Нить рвется, хоть неспрядена была. Вот я живу, и вот вся жизнь прошла. Я смерть искал — нашел ее, родясь, Я жизни ждал — лишь тень ее настиг, Я грязь топтал — и знал, что лягу в грязь, Вот я умру, и вот я жил лишь миг. Мой кубок полн — и убран со стола. Вот я живу, и вот вся жизнь прошла. [40]40
Перевод Алексея Парина.
Произнеся последние слова, я оставался в той же позе, ожидая заслуженных аплодисментов. Однако, к моему удивлению, декламацию мою приветствовали не аплодисментами, а мрачным — продолжительным— глубочайшим молчанием. Оглянувшись на свою аудиторию, я убедился, что Матушка и сестрица смотрят на меня с выражением, весьма близким к ужасу.
— О, Эдди! — вскричала сестрица. — Как это грустно!
— И неужели мистера Тичборна убилипосле того, как он написал эти стихи?!