Неверная. Костры Афганистана
Шрифт:
Джорджия покачала головой. На голове у нее был темно-коричневый платок, под цвет глаз, и казалась она еще красивей, чем обычно. И тут я понял, что, если собираюсь когда-нибудь жениться на ней, я должен быть очень и очень богатым, может быть, даже самым богатым мужчиной во всем Афганистане.
– Почему женщины так любят деньги? – спросил я, отворачиваясь к окну, чтобы она не увидела, как у меня запылали щеки.
– Кто тебе сказал, что любят? – спросила вместо ответа Джорджия.
– Пир Хедери. Он сказал, женщины
– А, вот в чем дело, – улыбнулась она. – Я думаю, что, несмотря на его почтенный возраст, Пир знает о женщинах далеко не все.
– Правда? – Я затаил дыхание – ведь это означало надежду для безответной до сих пор любви Шир Ахмада к моей матери.
– Правда. Деньги – вещь полезная, но в жизни есть кое-что и поважнее – здоровье, например, или настоящая любовь.
– А ты могла бы полюбить бедняка?
– Конечно, – Джорджия засмеялась и выбросила докуренную сигарету в окно.
– Честно? Даже пастуха?
– Ну, пастуха, может, и нет, – призналась она. – От них, знаешь ли, пованивает. Не хуже, чем от коз. Но деньги и в самом деле – не главное. Некоторых женщин, наверное, можно ими привлечь, но большинство из нас считает, что мужчине, за которого стоит выйти замуж, гораздо важнее иметь доброе сердце, обаяние и… приятный запах. А почему ты спрашиваешь?
– Да просто так, – соврал я снова. – Я думал… ты можешь…
И только я собрался с духом, чтобы высказать все то, что так давно таил в своем сердце, как у Джорджии зазвонил телефон.
– Извини, Фавад-джан, – сказала она, берясь за него.
– Извиняю, – соврал я еще раз.
– Алло?
На другом конце зазвучал мужской голос. Хуже того – этот голос произнес слово «джан».
– Халид! – воскликнула Джорджия с таким радостным видом, какого я не замечал за ней прежде. – Ты где?.. Что?.. Нет, я рядом с домом. Как раз сейчас поворачиваем… О! Вижу тебя!
Она захлопнула мобильник и, едва Массуд начал тормозить, выскочила из машины, не дожидаясь, когда она остановится. Я пригнулся к лобовому стеклу, пытаясь разглядеть, к кому она так спешит.
Перед домом оказалось три огромных «лендкрузера» и человек пятнадцать, а может и больше, охранников. Двое стояли на другой стороне дороги, лицом к дому, остальные столпились вокруг машин и высокого мужчины, одетого в небесно-голубой шальвар камиз [10] и серый жилет под цвет пакула [11] .
Целое войско привез, подумал я, войну, что ли, собирается начать?
Когда Джорджия, быстрая и легкая, как кошка, подошла к нему, он широко и приветливо улыбнулся, обхватил ее ладонь обеими руками и повел ее в дом. В наш дом.
Я схватил учебники и наскоро попрощался с Массудом, боясь все прозевать и печалясь – Джорджия даже не оглянулась посмотреть, иду ли я следом. Тут же позабыла обо мне при виде этого человека, и я вдруг почувствовал себя совсем маленьким.
Даже
Войдя во двор, я увидел, что гость все еще держит ее за руку, и в сердце мое вонзился кинжал, а внутренности обожгло гневом. Кажется, он просил за что-то прощения.
– Ты мало обо мне заботишься, – услышал я слова Джорджии.
– Буду больше. Обещаю, только прости меня, – ответил он. Голос у него был глубокий и низкий, под стать внешности. Уверенный, черноволосый, с густыми бровями и аккуратно подстриженной бородой, он был похож на звезду афганского кино, и за это я его возненавидел.
Они оторвались друг от друга, когда я захлопнул ворота, и Джорджия протянула ко мне освободившиеся наконец руки, чтобы представить меня ему.
Гостя звали Хаджи Халид Хан. И я понял – по ее поступкам и вопреки ее словам, – что Джорджия любила мужчину, который был не только богат, но еще и влиятелен достаточно, чтобы иметь множество врагов, что подтверждала толпа охранников возле нашего дома.
4
Осень – мое любимое время года в Кабуле.
После удушающей летней жары дышится легко, прохладный ветер гуляет по городу, разнося запахи дыма и жареных кебабов.
Ночь приходит все раньше и прогоняет день, не давая ему разгореться; окна и витрины магазинов сияют мириадами огней, и весь город кажется украшенным к праздничному торжеству.
Я знаю, что большинство людей считают временем новых начинаний весну – когда женщины выметают из домов скопившуюся за зиму пыль, проклевываются из семян саженцы, звери обзаводятся потомством. Но для меня время, обещающее что-то новое, – всегда осень.
Именно осенью, в священный праздник Рамазан, когда взрослые постом и молитвами приближают себя к Аллаху, талибы утратили наконец власть над Афганистаном. В одну из ноябрьских ночей они попросту убежали на ворованных машинах из столицы, и солдатам Северного альянса, пришедшим с равнины Шомали, Кабул достался без боя.
Я наблюдал тогда за въездом в город из дома Спанди. Там были тысячи мужчин – кто в форме, кто в шальвар камиз, все с автоматами, небрежно перекинутыми через плечо. Они расхаживали среди танков и джипов, на которых приехали сюда, и о чем-то беседовали меж собой, собираясь кучками. Все это больше походило на грандиозный пикник, чем на войну, особенно когда местные жители стали выходить из домов и предлагать еду и питье новым завоевателям Афганистана.