Неверная. Костры Афганистана
Шрифт:
– Люди, у вас сегодня нет работы? – спросил я.
– Одно утро Афганистан может обойтись и без нас, – ответила Мэй и подвинулась, предлагая мне сесть рядом.
– Пожалуй, может, – улыбнулся я, – особенно без Джеймса.
Джеймс засмеялся вместе с остальными и спросил:
– О, нам, кажется, получше? – И это было хорошо, сидеть здесь в окружении этих белолицых людей, которым, кажется, нравилось мое общество.
– Как дела, дружок?
Доктор Хьюго наклонился ко мне, и, когда он сделал это, я заметил, как Джорджия коснулась его колена, что удивило не только меня, но и
– Спасибо, замечательно.
– Фавад, это Джеральдина, – сказала Мэй и положила руку на колено незнакомки.
– Привет, – сказал я.
– Привет, – отозвалась Джеральдина.
Я посмотрел на Джеймса. И заметил, что он тоже касается колена Рейчел.
В мире явно что-то происходило.
За спиной заскрипели ворота, открывшись и закрывшись снова, и вошел Шир Ахмад, как раз вовремя, чтобы помочь моей матери донести до сада блюда с мантами и салатом.
– Салям, – поздоровался он со всеми.
– Салям, – ответили все, и Джеймс придвинулся ближе к Рейчел, чтобы дать ему место на ковре.
Я внимательно посмотрел на мать, когда она тоже села с нами, рядом с Джорджией. Колени ее были прикрыты и оказались достаточно далеко от рук Шир Ахмада, так что скандала мне устраивать не пришлось.
Да, в мире явно что-то происходило.
– …Весна, – сказал Пир Хедери, – известная также как время спаривания.
– Ой, не надо так, пожалуйста… – запротестовал я.
– Сынок, я просто объясняю, что это такое.
Я смотрел на Пира, изрядно смущенный картиной, которую он только что предложил моему воображению, и смущенный еще больше оранжевым сиянием его свежевыкрашенной хной бороды. Зачем мужчины красят ею бороду – всегда было для меня тайной, а мне в данный момент хватало загадок и без того.
После того как завтрак кончился и все соблаговолили удалиться на работу, мама согласилась, что немножко свежего воздуха мне не повредит, и я отправился в магазин, чтобы повидать Джамилю, пока она не ушла в школу, и расспросить старика о делах взрослых.
Что это было ошибкой, я понял в ту же секунду, как вопрос слетел с моего языка.
– Да-да, – сказал он. – Взрослые в это время становятся игривыми.
– Игривыми?
– Да, таково воздействие восхитительной афганской весны – солнце яркое, кровь согревается в нас после долгой зимы. И, согревшись, устремляется прямо в сердце, и все превращаются в чокнутых дураков.
– Не это ли называется любовь? – спросила Джамиля, пытаясь вычистить то, что осталось от зубов Пса, деревянной щеткой, которой Пир Хедери чистил собственные зубы. Если бы он это видел – взбесился бы.
– Кто-то зовет это любовью, малышка, а кто-то – безумием.
– Кто и что зовет безумием?
В магазин вошел Спанди, помахивая сумкой с телефонными карточками.
Он все чаще и чаще захаживал к нам в последнее время, и Пир Хедери заметил уже, что магазин его стал больше походить на сиротский приют, чем на деловое заведение.
– Любовь, – ответил старик, – мечту поэтов, девочек тринадцати лет, индийских танцовщиц и иностранных толстосумов.
–
– Времени не было, – ответил он. – Я был слишком занят…
– Ведя джихад! – закончили мы вместе с ним.
– И это правда! – гаркнул он. – Да и попробуй полюби, когда все женщины закутаны с ног до головы и жениться ты должен на своей двоюродной сестре!
Несмотря на старческие придури Пира и странное его желание выглядеть как банка «Фанты», в словах его все же было что-то справедливое.
Взять хоть следующую пятницу. Мать, благо они с сестрой помирились, затащила меня к ней в гости. И когда мы туда пришли, то с изумлением обнаружили, что в животе у моей тети подрастает еще одно дитя. Поскольку после последней нашей встречи она нисколько не сделалась краше, я решил, что дядя, видно, был под властью весны в своей крови, когда это сотворил.
– Слов нет, какая гадость, – сплюнул Джахид, выслушав мои поздравления с будущим новым братцем. – Даже думать об этом не хочу.
Я его не винил и даже почувствовал к нему искреннюю жалость, потому что обычно секс был единственным, о чем Джахид хотел думать всегда.
– Должно быть, это ужасно – никогда не узнать любви, – заметила Джамиля, когда мы со Спанди провожали ее в школу.
– Думаю, да, – сказал я.
– И я так думаю, – поддакнул Спанди.
– А мы поженимся по любви? – спросила она, слегка напугав нас обоих.
– Кто? Ты и я? – вытаращил глаза Спанди.
– Нет, я и ты, – засмеялась она. – Я имею в виду – все мы.
– Кто же знает, – ответил я.
– Надеюсь, что так и будет, – сказал Спанди, и мы успокоились, потому что, по правде говоря, каждый из нас хотел этого всем сердцем.
Беда в том, что почти каждый брак в Афганистане – это сделка. Отец или, как в моем случае, мать договариваются о нем заранее, порой еще до того, как ты родишься, и деваться тебе попросту некуда. Браки заключаются обычно внутри одной семьи, и мне, например, жениться было не на ком, поскольку двоюродных сестер у меня не имелось, одни братья. У Спанди сестры были, поэтому он вполне мог вступить в брак с одной из них. А Джамиля… ну, это была другая история – чем старше она становилась, тем больше возрастала угроза, что отец продаст ее кому-нибудь за наркотики. Мне и думать об этом не хотелось, потому что она была мне другом и вообще была хорошая девочка. И я от души надеялся, что ей удастся выйти замуж по любви, ведь я знал, что только этой мечтой и заполнены все ее сны, и только эта мечта спасает ее от беспросветного отчаяния жизни.
– Ладно, люблю вас и покидаю, – сказал Спанди, подмигивая, когда мы свернули за угол Массудова округа. – Хочу пошататься тут немного, может, продам пару карточек американцам.
– Пока, – сказала Джамиля. – После школы увидимся?
– Скорее всего, – ответил Спанди.
– Пока, пока, – я помахал ему и пошел дальше с Джамилей, потому что продавать мне ничего не надо было, и вообще нечего было делать.
– А ты на ком хотел бы жениться?
– Джамиля! – воскликнул я возмущенно. – Я тебе что, девочка-подружка?