Неверный муж моей подруги, часть 2
Шрифт:
Он останавливается и поворачивается ко мне. Хмурит брови, ведет длинными пальцами по моему плечу с узкой лямочкой сарафана. Кожа отзывается привычным захлебывающимся счастьем и немножко — болью, потому что, кажется, мы слишком много гуляли под ярким солнцем, и я слегка сгорела.
— Зачем ты согласилась на опеку, если сейчас чувствуешь облегчение?
— Чтобы не было пути назад, — отвечаю честно и отправляю скомканную салфетку метким броском в урну.
— От меня?.. — как-то растерянно говорит
— К тебе.
Мы целуемся прямо посреди бульвара, и солнце пятнает нас своими лучами, рассыпает сияющие конфетти, от которых слепнут глаза.
И я закрываю их, чтобы вновь вдохнуть запах теплого розмарина и нагретых камней у моря.
Счастье от присутствия Германа внутри меня не гаснет, оно постоянно теплится маленьким огоньком, чтобы взреветь радостным пламенем в те моменты, когда он тянется, чтобы поцеловать меня, когда обвивает талию своими большими и крепкими руками и прижимает к себе.
Мне кажется, я счастлива даже больше, чем в тот момент, когда он впервые поцеловал меня. Тогда я еще не знала, насколько он потрясающий — даже больше, чем я воображала себе.
Прошло уже много месяцев с тех пор, как мы впервые встретились, а я еще ни разу не разочаровалась в нем. С каждым днем моя любовь только растет — и это так странно, и так страшно, что я даже разочек всхлипываю.
— Я тебя люблю, — говорю я одними губами.
Герман перестает дышать.
Он стоит и смотрит на меня.
Белая футболка, черные джинсы, ботинки эти в дырочку, как их там, помню, в кино объясняли даже разницу… Забыла.
Часы на запястье.
Нет кольца на пальце.
Темные волоски на предплечьях, вставшие дыбом от моих слов.
В черных глазах варится ведьминское зелье.
Как тогда, когда я так и не выдавила эти слова из себя, а он не смог мне этого простить.
Может быть, сегодня тот самый день, когда пора?
— Я не разведусь, — говорит Герман.
Сейчас. Ты незаменима
Сейчас. Ты незаменима
Я тоже.
Я тоже не разведусь.
Пусть Анюта больше не наша девочка — найдется другая.
А если не найдется, у меня есть Макар с Никитой, которым нужна полная семья, иначе они станут совсем неуправляемыми. Недавно их психолог так и сказал нам — больше рутины, больше дисциплины, больше предсказуемости. Мальчики слишком нервные и активные, им нужно, чтобы мир был спокойным, уравновешивал их.
Даже танцевальный кружок не разрешил поменять на гимнастику — слишком сильный стресс. Это отразится на их будущем. Реально ведь уйдут в пираты.
Я тоже не разведусь и прекрасно понимаю, что Герману наверняка что-то подобное сказал психолог про Марусю.
Но почему тогда так ноет в груди?
И летний
Пальцы обмякают, выскальзывая из руки Германа.
— Я понимаю, — говорю я спокойно, продолжая идти вперед, как заведенная.
Кто-то залил в меня программу — идти вперед — и в случае растерянности я просто ее не выключаю и делаю то, что делала.
— Понимаю, — повторяю я минуты через две.
Герман нагоняет меня, обходит и преграждает путь.
Держит за плечи, без сомнений, чувствуя волны мелкой дрожи, проходящей по мышцам. Заглядывает обеспокоенно в глаза.
— Лана…
— Понимаю! — почти выкрикиваю я, чтобы не расплакаться.
Я же правда понимала. До нынешнего дня — пока это было состоянием по умолчанию. Мы оба знали, что не разведемся и не будем это обсуждать. Произнесенный вслух секрет вдруг разбил вдребезги хрупкое спокойствие и баланс.
— Тише, тише… — он обнимает меня, прижимая мою голову к своей груди.
Сердце Германа бьется сильно и часто. Быстрее, чем мое, несмотря на истерическое состояние. Оно-то и заводит меня до того предела, когда уже наплевать на последствия откровенности.
— Тогда что ты хотел, когда звал меня с собой в больницу? — спрашиваю я, глядя снизу вверх в лицо Герману, успевая уловить все оттенки чувств на нем.
От растерянности до… покаяния и смущения.
— Не знаю, — говорит он. — В тот момент я совсем потерял голову.
— У тебя не было никакого плана?
— Нет.
— У тебя?! — изумляюсь я. — У человека, который всегда все продумывает?
Он закатывает глаза и смеется. У него очень-очень белые зубы, которыми он во время смеха прикусывает нижнюю губу, и еще мне очень нравятся морщинки, что собираются у глаз в этот момент.
Только сейчас морщинок нет. Герман только скалится, напрасно пытаясь изобразить веселье. Качаю головой, давая ему понять, что шоу не удалось.
Он перестает пытаться и прижимает меня к себе.
Тонкая ткань летнего сарафана не защищает меня от жара его жесткой ладони на талии.
У нас никаких шансов разрубить этот гордиев узел — но мы связаны толстыми корабельными канатами, и нет никаких шансов убежать друг от друга. Мы слишком близко и слишком далеко одноврменно, и эта рука на талии вызывает глубоко внутри удивление. Как может быть, что он дотягивается до меня из такой дали?
— Ты как будто не веришь, — говорит Герман. — Что рядом с тобой я живу без мозга. Творю дичь, забываю продумывать последствия. Палюсь на мелочах. Понятия не имею, что я собирался делать. Что-то. Мы бы выкрутились.