Невероятное путешествие мистера Спивета
Шрифт:
Проходя через Ковбойскую, я увидел, что телевизор тихонько показывает «Случай в Окс-Боу». Толпа на экране смотрела, как собираются вешать троих человек: они, связанные, сидели в седлах. Я невольно застыл, загипнотизированный зловещим действом: натягиваемые веревки, выстрел, ржание лошадей, судороги незримых тел за экраном. Я знал: это не по-настоящему – но все равно.
В темную комнату, постукивая когтями, притрусил Очхорик.
– Привет, Очхорик, – бросил я, не отрываясь от экрана. Они так и не показали тел – лишь три тени, безмолвно скользящие по земле.
Привет.
– Я буду скучать по тебе.
Он тоже воткнулся в телевизор.
Куда ты собрался?
У меня
– В Смитсоновский музей.
Здорово.
– Да, – согласился я. – Но мне все равно не по себе.
А зря. Не надо.
– Ладно.
Ты вернешься?
– Да, – сказал я. – Почти наверняка.
Это хорошо. Ты нам нужен.
– Правда? – спросил я, поворачиваясь к нему.
Пес ничего не ответил. Мы еще некоторое время вместе смотрели кино, потом я обнял его, а он лизнул меня в ухо. Нос, уткнувшийся мне в висок, казался холоднее обычного. Я снова взялся за чемодан, кое-как умудрился упихнуть туда блокнот доктора Клэр – и распахнул дверь.
Снаружи царила предрассветная безмятежная ясность, какая бывает, пока инерция жизни не успела окончательно подхватить новый день и потащить его за собой. Воздух еще не пропитался обрывками разговоров, пузырьками мыслей, смехом и брошенными исподволь взглядами. Все кругом спали – их идеи, надежды, скрытые замыслы запутались в мире снов, а он оставался ясным, свежим и холодным, как бутылка молока в холодильнике. Ну, то есть, спали все, кроме отца – он встанет минут через десять, если уже не встал. При этой мысли я поспешно скатился со ступенек.
На фоне медленно набирающего синеву неба плотными черными тенями вырисовывались горы Пионер-маунтинс. Я десятки раз пристально разглядывал и зарисовывал эту границу – зазубренный горизонт, за которым земля раскрывалась навстречу пустоте атмосферы – я видел ее всякий раз, выходя из дому. И все же тем утром и при том освещении неясная демаркационная линия между черным и синим, между здешним и нездешними мирами вдруг показалась мне совершенно незнакомой, как будто горы таинственным образом взяли и поменялись местами за одну ночь.
Я зашагал вперед по росистой траве. Ботинки мгновенно промокли. Полуволоча-полутаща увесистый чемодан, я вдруг осознал, что целую милю до железной дороги таким манером не одолею. Может, угнать нашу машину – старенький фургончик «форд-магнус», насквозь пропахший формальдегидом, собачьей шерстью и клубнично-мятной жевательной резинкой, которую повсюду рассовывала доктор Клэр? Не стоит, пожалуй, это привлечет к моему исчезновению нежелательное внимание.
Немножко подумав, я обогнул дом, опустился на четвереньки – и ура! – нашел, что искал: старую детскую тележку Лейтона, красный «Радио Флайер», весь покрытый паутиной и изрядно покореженный после того, как Лейтон скатился в нем с крыши, но вполне в рабочем состоянии.
Поразительно – но чемодан прямо идеально вписался между погнутыми красными стенками – как будто все эти изгибы и впадины специально подгоняли по его форме. {62}
По дороге вниз, ухабистой и неровной, мне пришлось изрядно повозиться с тележкой – она так и норовила съехать налево, в канаву.
– Ну что ты там забыла? – выговаривал я ей. – Ты просто вагон пустых обещаний какой-то. {63}
Внезапно сзади вспыхнули фары. Я обернулся. Сердце у меня так и упало.
62
Тележка, чемодан и соответствие бугров и впадин. Из блокнота З101
Мне понравилось, что тем серым промозглым утром искореженная гравитацией и древностью лет старая тележка Лейтона непостижимым образом совпала со всей совокупностью моего имущества. Я еще сильнее соскучился по нему.
63
Эта фраза «вагон пустых обещаний» застряла у меня в голове, и, спеша по дороге, я поймал себя на размышлениях, что вот, вышло бы отличное название для второсортных мемуаров какого-нибудь ковбоя, или для второсортного альбома кантри-музыки – да для чего угодно второсортного. Неужели моя речь и в самом деле так набита штампами? Наверное, у меня эта манера от отца. Только вот в его речи такие словечки звучат не второсортными штампами, а ровно как надо – словно отпечаток копыта на пыльной земле или тихое позвякивание ложечки по краю стакана с лимонадом.
Пикап.
Все кончилось. Я даже за пределы нашей территории выбраться не успел. И чего только я обманывал сам себя, будто сумею проделать всю дорогу до Вашингтона, если даже собственного ранчо не одолел? И все же у меня как будто камень с души упал – ну само собой, так и должно было случиться. Мне нечего делать на востоке, я вскормлен западом, мое место здесь, в его сердцевине, на этом ранчо.
Машина вывернула из-за поворота. Броситься в заросли, спрятаться – благо, еще темно? Но нет, ведь надо еще тащить за собой вихляющую тележку, да и все равно свет фар бил уже совсем вблизи. Лучи поймали меня, и я угрюмо подвинулся на обочину, выжидая, пока пикап остановится, а человек за рулем сделает, что он там собирается сделать.
Но пикап не остановился. Промчался мимо. Да, это была она, старушка Джорджина – я узнал знакомое отрывистое дребезжание мотора, грр-гррр-гррр в темпе вальса. Однако громыхание не затихло, и за пеленой света передних фар я на миг различил внутренность кабины и знакомые очертания сидящего за рулем отца, низко нахлобученную и чуть сдвинутую налево широкополую шляпу. Проезжая, он даже не глянул в мою сторону, но я понимал: он наверняка меня видел, не мог пропустить такое препятствие, как я и тележка с распухшим от снаряжения чемоданом.
Второй раз за последние двенадцать часов я глядел вслед уносящимся во тьму красным огням отцовского пикапа.
Меня трясло. Я стоял, пригвожденный к месту приливом адреналина из-за того, что меня чуть не поймали – а еще больше из-за непостижимого поведения отца. Почему он не остановился? Уже все знал? Хотел, чтобы я ушел? Хотел, чтобы я знал, что он хочет, чтобы я ушел? Из-за меня погиб его любимый сын, и теперь я должен покинуть ранчо? Не слеп же он, в самом деле? Или слеп? А все эти годы пытается скрывать свою слепоту за приверженностью привычной ковбойской рутине? Поэтому и открывает всегда одни и те же ворота – не может найти другие?
Да нет же, отец вовсе не слепой.
Я сплюнул на землю. Крохотное, почти неразличимое пятнышко слюны: так, я видел, то и дело сплевывают мексиканцы, весь день не покидающие седла. Это постоянное исторжение влаги через рот всегда озадачивало меня, и я выдвинул рабочую гипотезу, что в крохотных каплях содержатся все слова, так и не произнесенные плюющимися {64} . Пока я глядел, как бусинка моего плевка скатывается в трещину между камешками, меня вдруг накрыла вторая волна осознания: надо идти. В тот момент мысленной капитуляции, когда я уже смирился с тем, что меня поймали и путешествие окончено, тело непроизвольно расслабилось, я сбросил лямки приключения. Теперь же, внезапно оказавшись на свободе, понял: надо впрягаться снова. Пора вернуться к кошачьей настороженности, к статусу современного мальчика-бродяги.
64