Невероятное путешествие мистера Спивета
Шрифт:
Это мне кое о чем напомнило.
– А вы так и не прислали мне выпуск «Бомби – жук-бомбардир», – перебил я. – А в письме обещали.
– О! Ха-ха-ха! Какое чувство юмора! Ну-ну, мистер Спивет, мы же с вами увидимся, и я лично обо всем позабочусь.
Я промолчал, а он добавил:
– Но, разумеется, мы можем все равно выслать вам экземпляр! Просто я хочу сказать, это ж скорее шутка – что вы поместили эту книгу в один ряд со своими иллюстрациями. Я сам первый всегда всей душой за здоровую дискуссию, но книга… она ведь детская! Это самое настоящее коварство! Именно то, с чем мы и боремся! Они используют детские книжки, чтобы подорвать основы науки!
– А я люблю детские книжки, – возразил я. – Грейси говорит, она их уже не читает, но я-то знаю – читает, как миленькая. У нее в шкафу заначка, я сам видел.
– Грейси? – переспросил мой собеседник. – Грейси? Это, надо думать, ваша жена? Я был бы рад
Хотелось бы мне, чтоб Грейси услыхала, как он произносит ее имя – с этим вот забавным пришепетыванием, «Грейсши», точно название какой-нибудь злокозненной тропической болезни.
– Мы с ней как раз лущили кукурузу, когда вы… – начал я, но осекся.
– Словом, мистер Спивет, смею сказать, это большая честь, наконец иметь возможность поговорить с вами. – Он сделал небольшую паузу. – Вы ведь живете в Монтане, верно?
– Да, – подтвердил я.
– Знаете, а ведь и я, по невероятному совпадению, родился в Хелене и жил там до двух лет. В моих воспоминаниях этот штат всегда был местом особенным, даже мифическим. Я частенько гадал, как бы все сложилось, если бы я остался там и, как говорится, вырос на приволье. Но наша семья перебралась в Балтимор, и… словом, уж такова жизнь. – Он вздохнул. – Так где конкретно вы живете?
– На ранчо Коппертоп. 4,73 мили к северу от Дивайда и 14,92 мили к юго-юго-востоку от Бьютта.
– Надо бы мне как-нибудь самому нагрянуть к вам в гости. Но послушайте, мистер Спивет, у нас тут для вас восхитительные новости.
– Долгота сто двенадцать градусов, сорок четыре минуты и девятнадцать секунд, широта сорок пять градусов, сорок девять минут и двадцать семь секунд. Во всяком случае, в моей спальне – насчет остальных помещений на память не скажу.
– Невероятно, мистер Спивет. Ваш талант подмечать все мелочи явственно сказался в тех иллюстрациях и диаграммах, что вы нам присылали. Потрясающе!
– Наш адрес – номер сорок восемь по Крейзи-свид-крик-роуд, – закончил я и тут же пожалел, потому что оставалась же еще вероятность, что этот человек не
а вовсе даже похититель детей из Северной Дакоты. Так что я добавил, чтоб сбить его со следа: – Ну, может, этот, а может, и нет.
– Великолепно, великолепно, мистер Спивет. Послушайте, я перейду прямо к делу и буду говорить напрямик. Вы получили нашу самую престижную награду – премию Бэйрда за популяризацию достижений науки.
После короткой паузы я спросил:
– Спенсер Ф. Бэйрд {14} , второй секретарь Смитсоновского института? А у него есть какая-то премия?
– Да, мистер Спивет. Я знаю, вы не подавали документов на нее, но Терри Йорн подал портфолио от вашего имени. И, честно говоря… знаете, до той минуты мы видели лишь маленькие кусочки из того, что вы для нас сделали, но это портфолио! И… и нам тут же захотелось устроить вокруг него целую выставку.
– Терри Йорн? – Сперва я не узнал этого имени: так, проснувшись утром, иной раз не узнаешь собственной спальни. Затем постепенно на мысленной карте проступили его черты: доктор Йорн, мой наставник и партнер по «Богглу»; доктор Йорн – огромные черные очки, высокие белые носки, порхающие пальцы, смех, больше похожий на икоту и словно бы исходящий из запрятанного в глубине тела какого-то инородного механизма… Доктор Йорн? Я считал его другом и научным руководителем, а тут вдруг узнаю, что он тайно подал от моего имени документы на премию в Вашингтоне? Премию, учрежденную взрослыми и для взрослых! Мне захотелось убежать, закрыться у себя в комнате и никогда оттуда не выходить.
14
Спенсер Ф. Бэйрд входил в пятерку моих фаворитов. Его жизненной миссией было собрать в закромах Института все возможные образцы флоры и фауны, археологические находки, наперстки, протезы и все остальное. Он увеличил коллекцию Смитсоновского музея с 6000 до 2,5 миллионов экспонатов, а умер в Вудсхолле, глядя на море и, верно, размышляя, почему нельзя и его добавить к своей коллекции.
Еще он входил в число основателей клуба «Мегатерий», названного в честь вымершего вида гигантского ленивца. Клуб этот просуществовал очень недолгое время в середине девятнадцатого века, собрав под своим крылом многих вдохновенных молодых ученых. Члены клуба обитали в башнях Смитсоновского музея: днем они изучали науки под бдительным оком Бэйрда, зато ночью распивали хмельной гоголь-моголь и дурачились с бадминтонными ракетками среди музейных экспонатов. Воображаю, как эти ученые буяны говорили между собой о происхождении жизни, коммуникативных системах и локомоции! Как будто Мегатерии вобрали в себя из музейных залов могучий запас кинетической энергии – после чего Бэйрд выпустил их в вольное плавание и они, вооруженные сачками и бадминтонными ракетками, отправились на запад, дабы внести свой вклад в пополнение научного знания.
Когда доктор Клэр рассказала мне о клубе «Мегатерий», я молчал три дня подряд – скорее всего, от зависти и обиды, что линейное течение времени не позволяет и мне вступить в их ряды.
– А нельзя нам основать клуб «Мегатерий» тут, в Монтане? – спросил я, наконец нарушив молчание в дверях ее кабинета.
Она посмотрела на меня и сдвинула очки на нос.
– Мегатерии вымерли, – загадочно ответила она.
Megatherium americanum. Из блокнота З78
– Само собой, вы еще успеете его поблагодарить, – продолжал тем временем мистер Джибсен. – Однако всему свое время. Перво-наперво мы просим вас как можно скорее прилететь в Вашингтон, в Замок, как мы его называем – произнести торжественную речь и объявить, чему именно посвятите ближайший год… над этим вам, конечно, еще надо подумать. В следующий четверг у нас будет гала-концерт в честь сто пятьдесят первой годовщины существования института, и мы надеялись, вы станете одним из ключевых участников, поскольку ваши труды отражают наши самые передовые взгляды – наглядная… гм, наглядный научный подход, к которому в эти дни Смитсоновский институт более всего и стремится. В наше время наука и в самом деле переживает огромные трудности, и мы намерены бороться с противником его же оружием… мы должны потрудиться, чтобы завоевать аудиторию… нашу аудиторию.
– Понимаете… – пробормотал я, – на следующей неделе у меня начинается школа.
– О да. Разумеется. Доктор Йорн не предоставил мне вашей биографии, так что ситуация… гм… вышла слегка неловкая, но могу ли я в таком случае прямо вот сейчас и осведомиться, где вы работаете? Мы тут все были изрядно заняты, так что я еще не выкроил времени позвонить президенту вашего университета и сообщить чудесные новости, но позвольте вас заверить, это всегда успеется, даже вот так поздно, в самый последний миг… Полагаю, вы работаете у Терри в университете Монтаны? Знаете, я довольно-таки на короткой ноге с президентом Гэмблом.
Тут только я разом осознал вся чудовищную нелепость происходящего. Я отчетливо увидел, что моя беседа с шепелявым мистером Джибсеном прошла по нарастающей целый ряд недоразумений, основанных на неполной, а возможно, даже и ложной информации. Год назад доктор Йорн подал в Смитсоновский институт мою первую иллюстрацию якобы от настоящего коллеги – и мне, с одной стороны, неловко было принимать участие в обмане, а с другой, эту неловкость перевешивала тайная надежда, что, может, я и в самом деле в каком-то смысле прихожусь доктору Йорну коллегой, по крайней мере, собратом по духу. А потом, когда самую первую иллюстрацию – шмель-каннибал, поедающий другого шмеля – приняли и даже напечатали, мы с доктором Йорном это дело отпраздновали, хотя и украдкой, потому что моя мама так ничего и не знала. Доктор Йорн приехал из Бозмана, дважды преодолев континентальный водораздел (сперва двигаясь на запад по направлению к Бьютту, а потом на юг к Дивайду), забрал меня с ранчо и угостил мороженым в историческом центре Бьютта.
Мы сидели на скамейке, поедали мороженое с орешками и смотрели на холмы, ощетинившиеся силуэтами вышек над устьями старых шахт. {15}
– А ведь когда-то рабочие залезали в эти вагонетки и спускались в них на три тысячи футов. Смена длилась по восемь часов, – промолвил доктор Йорн. – На восемь часов мир сжимался до темного, жаркого, пропахшего едким потом колодца в три фута шириной. Весь город жил сменами. Восемь часов вкалываешь в шахте, восемь пьянствуешь по барам, восемь отсыпаешься в постели. Гостиницы сдавали кровати только на восемь часов, потому что так выжимали в три раза больше. Можешь себе представить?
15
Эти похожие на виселицы черные скелеты испещряют холмы над Бьюттом, точно надгробья мертвых рудников. Лежа под ними, можно слышать, как завывает в железных креплениях ветер. Мы с Чарли, нарядившись пиратами, соревновались, кто скорее взберется наверх, играя, будто мы матросы и лезем на мачту.