Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА

Пуэртолас Ромен

Суданец ни за что не отступит, поскольку вернуться ни с чем было бы и страшным унижением, и личным провалом, и явным разбазариванием денег, которые собрала его деревня, взяв в долг, для того чтобы он смог уехать. Теперь он собирался снова пересечь Средиземное море, чтобы попасть на маленький итальянский остров Лампедуза. Если думать об этом, становится ужасно обидно. Ведь несколько дней назад он уже ступил на землю обетованную, Англию. Он был там. Если бы полиция не остановила этот проклятый грузовик!

– Но знаешь, бывает и хуже. Когда меня репатриировали, я разговорился с одним китайцем, который сказал мне, что они заплатили астрономические суммы, чтобы добраться в Европу на самолете по фальшивым паспортам прекрасного качества, а когда попали во Францию, должны были работать день и ночь в подпольных цехах в Париже, чтобы расплатиться с проводником. А у китайцев так развито уважение, что они даже не пытались бежать, показать ему кукиш и освободиться. Они потеряли бы тогда лицо, и для них было бы унизительно не вернуть деньги за доставку сюда. Короче, моральные обязательства. И они уселись за свои швейные машины и начали работать. С хорошенькими девушками обращаются иначе. Их запирают в мерзких квартирах и заставляют заниматься проституцией, чтобы оплатить дорогу в обещанный рай, но эта дорога очень скоро приводит прямо в ад.

Так говорил Вуираж, не зная, что молодые африканки разделяют такую же судьбу.

– Видишь, бывает хуже, чем нам, – заключил он. – Белые, черные, желтые, все мы в одной лодке.

– Не знаю, кому хуже, но это не самое страшное зло, Вуираж.

– А ты, Аджаташатру, ты расскажешь мне свою историю?

Индиец отпил глоток теплого пива и, поскольку они не торопились, начал сначала:

– Родился я между десятым и пятнадцатым января тысяча девятьсот семьдесят четвертого года (никто не знает точной даты) в Джайпуре, в Индии. Мать умерла от родов. Жизнь за жизнь. Так часто расплачиваются в бедных семьях. Отец был не в состоянии один растить мальчишку и отправил меня к своей сестре, матери Джамлиданупа, моего любимого кузена (я считаю его своим братом). Моя тетка Фулдава (произносите: Фу! давай!) жила в деревушке Кишанйогур, на границе с Пакистаном, в пустыне Тар. Там я и вырос, в Буддой забытом месте. Но тетка считала меня скорее лишним ртом, чем членом большой семьи, она делала все для того, чтобы мне жилось у них неуютно. Поэтому я всегда околачивался у соседки, Сиринг, которая воспитала меня как родного сына. Это было для нее совсем непросто. Я был непоседливым ребенком, но любознательным и ласковым. Я вырос на сказках, которые она для меня придумывала; я мечтал, что тоже стану писателем или рассказчиком разных историй. В то время мы почти голодали. Не было денег. Мы жили как нидерландцы, нет, как неандертальцы (всегда путаю эти слова). Однажды один англичанин, проезжавший мимо, геолог, изучавший пустыню Тар, единственный, кто интересовался этой кучей песка, что было мне непонятно, показал зажигалку и сказал, что подарит ее в обмен на фелляцию. В то время я не знал, что такое зажигалка. И еще меньше знал про фелляцию. Мне было всего девять лет. До тех пор, пока я не понял, что такое хорошо, а что плохо. Но мной уже достаточно попользовались. Короче, вокруг большого пальца англичанина вспыхнули искорки, и мне это показалось волшебством. Красивое голубое пламя прямо посреди пустыни. Он увидел, что эта вещица меня интересует. «Хочешь, правда?» – спросил он. И так я оказался на четвереньках, между его ногами, он делал что-то странное, чего я не понимал, но был счастлив, что взамен получу эту волшебную вещь. Я отсосал мужику за зажигалку! Представляешь! За эту проклятую зажигалку! Я-то был совсем ребенком. Теперь меня тошнит. Потом, после фелляции, я побежал показывать зажигалку друзьям. Всегда чувствуешь свое превосходство, когда показываешь фокусы. Только потому, что ты один знаешь секрет. И потому, что вызываешь восхищение. На это чувство подсаживаешься как на наркотик, уж поверь мне. Я, дитя пустыни и нищеты, вызываю восхищение, представляешь? Я стал факиром. Да, я мог утереть нос городским парням, а главное, разным умникам! Потому что поймать на крючок проще всего именно умных! Они уверены в себе, поэтому не обращают внимания. Думают, что никто не сможет их обмануть. И всё, попались! Они проигрывают, потому что слишком уверены в себе. Вот дураки – дело другое. Они привыкли, что их всегда держат за идиотов, поэтому, когда имеют дело с вралем, очень внимательны. Они скрупулезно изучают каждое ваше движение. Не отводят взгляда. Ничего не упускают. И в этом случае обмануть их гораздо труднее. Это говорил французский иллюзионист Робер-Уден. И был прав. Короче, подростком я какое-то время жил у уважаемого раджастанского йога. Я всему у него научился. Искусству глотать колоды из пятидесяти двух карт (кстати, я был очень привередливым и ел только карты марки «Бисикль»), ходить босиком по углям и осколкам стекла, протыкать тело кухонными ножами и по приказанию учителя осуществлять высококачественные фелляции. Из этого я заключил, что у взрослых так принято проявлять благодарность. Я глотал книги Робер-Удена, Терстона, Маскелина на эту тему (о магии, не об искусстве фелляции). Я заставлял веревку двигаться в такт моей флейте, карабкался по ней, а потом исчезал в облаке дыма. Моя ловкость заключалась в том, что я будто бы проявлял сверхъестественные способности. В деревне меня считали полубогом. Если бы они только знали! Мое главное достижение заключалось в том, что на самом деле я ни разу не попался. Как бы то ни было, благодаря моей репутации я в двадцать пять лет оказался у золотых ворот резиденции магараджи Легро Сингх Ле, где меня взяли на роль факира-шута. В мои обязанности входило развлекать двор. Любыми средствами. Я жил среди лжи, обмана, подделок. И этот обман быстро обернулся против меня. Понимаешь, я должен был войти в образ, и, поскольку гораздо эффектнее было утверждать, что я питаюсь только шурупами и ржавыми гвоздями, мне не давали другой еды. Я умирал с голоду. Продержался неделю. Однажды, когда я уже не мог больше выдержать, я украл на кухне что-то съестное и съел, прячась от нескромных взглядов. Меня поймали с поличным. Магараджа был оскорблен. Не из-за кражи, а потому, что я солгал. Я питался не болтами, а курятиной и креветками, как все смертные. Короче, я держал его за дурака, а человеку такого ранга с этим трудно смириться. Сначала мне сбрили усы, что было крайне унизительно, потом магараджа велел мне выбирать: либо я буду выступать в школах, обличая кражи и преступления, либо мне отрубят правую руку. «В любом случае факир не боится ни боли, ни смерти», – сказал он мне, широко улыбаясь. Разумеется, я выбрал первое. Чтобы отблагодарить его за право выбора, я самым наивным образом предложил ему фелляцию. Разве у взрослых не принято считать это знаком благодарности? Никто не объяснял мне, что это плохо. Я был еще девственником. Разъярившись, он выгнал меня из дворца пинком под зад. Я это понимаю. Теперь, когда я вспоминаю об этом, мне стыдно. Оказавшись без гроша, я снова превратился в странствующего жулика. Обманывал всех: соотечественников, туристов – короче, всех, кто попадался мне на пути. Не так давно я внушил односельчанам, что для меня жизненно важно купить кровать новой модели с гвоздями в ИКЕА. И они попались на удочку. Я с тем же успехом мог сообщить им, что отправляюсь на поиски золотого руна. Все в деревне скинулись. Разумеется, я не сплю в кровати с гвоздями. У меня мягкая постель, спрятанная в шкафу в гостиной. Но я подумал, что смогу потом ее продать. Возможно, это была просто прихоть, не знаю. Или я хотел убедиться, насколько эти простофили готовы заплатить за все, что мне хочется получить. Деревня влезла из-за меня в долги, как твоя для тебя, Вуираж. Но в моем случае – я их обманул. Из эгоизма. Я никому не желал помогать. Люди, которых я знаю с детства, давали мне деньги, хотя сами живут впроголодь. И все из желания помочь мне, помочь полубогу, которым я стал. Но это путешествие меня изменило. Я стал другим человеком. Прежде всего, меня потрясла твоя история. Потом другие встречи по воле неожиданных событий, отметившие все мое путешествие, любовь к Мари, я тебе о ней расскажу, дружба с Софи, и о ней я расскажу тебе. А потом восемьдесят пять тысяч евро в этом чемоданчике. Подожди, не смотри на меня так, Вуираж, я тебе все расскажу.

* * *

Подробно изложив Вуиражу все последние события, Аджаташатру залпом заглотил теплое пиво и посмотрел на него в упор глазами цвета кока-колы. Его друг молчал, не зная, что сказать. Рассказ ошеломил его. А что, если желание индийца расплатиться за все очередной трюк, новый об-ман?

Аджаташатру посмотрел на чемодан, потом на своего суданского друга, потом снова на чемодан. Он больше не сомневался. Наконец-то он нашел того, кому нужна помощь. Это было очевидно. Он вспомнил странствия суданца, которые, казалось, никогда не кончатся, так же как и его собственное путешествие.

Он вспомнил ощущение радости, которое испытал, когда дал 500 евро юному иммигранту в порту, облако, которое в нем образовалось и обволокло его воздушной нежностью. Сердце билось, как барабан. Он узнал, что существуют чувства сильнее, чем высокомерное ощущение, что ты хитростью и тайком что-то у кого-то отнял, – это когда ты можешь дать что-то тому, кто нуждается. Юный африканец был его пробой пера, а теперь он будет творить шедевры.

Аджаташатру быстро, с опаской огляделся. Они сидели за столом в тихом уголке бара. Там было, впрочем, только двое посетителей, два морских волка, которые говорили на своем языке и, похоже, рассказывали друг другу о своих приключениях. Они громко чокались, возможно радуясь, что еще существуют, после того как всю жизнь сражались с морской стихией.

Индиец открыл чемоданчик, выхватил пачки, пересчитал и положил перед суданцем:

– Это тебе, Вуираж. Для твоих. Сорок тысяч евро. – И тут же закрыл дипломат. – То, что осталось в чемодане, – это для моих, всех, кого я обманул, унизил, испачкал. Сорок пять тысяч евро, чтобы вернуть себе доброе имя, чтобы дать им еду, возможность нормально жить.

Челюсть Вуиража все больше отвисала. Сперва он не слишком поверил в историю с французским издателем в Риме, в роман, написанный на рубашке, рукопись, аванс, но должен был признать реальное. Иначе где Аджаташатру мог раздобыть столько денег?

– С такой суммой, – пробормотал огромный негр, – мне даже не нужно будет ехать в Англию. Ты понимаешь, Аджа, я могу спокойно вернуться в Судан, домой…

Он произнес это, и в глазах его вспыхнул огонек ностальгии.

– Но я не могу это принять.

Аджаташатру раньше считал, что ощущение блаженства, которое он испытал, совершив добрый поступок, будет пропорционально подаренной сумме. Он ожидал, что оно будет в восемьдесят раз сильнее, чем то, что он почувствовал, когда бросил купюру в 500 евро мальчишке-африканцу, которого так бесчестно обокрали. Но этого не произошло. Считалась не подаренная сумма, а сам жест дарения. Он испытал те же чувства, что и в прошлый раз, с той же силой. Облако оторвало его от стола и подняло к потолку бара. Но последняя фраза Вуиража произвела на Аджаташатру эффект разорвавшейся бомбы, и он снова рухнул на землю.

– Ты должен! Даже речи нет, я не возьму назад эти деньги. Они твои, Вуираж, бери!

– Нет, они твои. Ты их впервые честно заработал, – он подчеркнул последние три слова, – когда написал свою книгу.

– Правильно, если они мои, я волен поступать с ними как хочу.

Аджаташатру даже представить себе не мог, что беженцу будет так трудно принять сорок тысяч евро крупными купюрами.

– Сделай это для меня, Вуираж. Не нужно больше прятаться в корабельных трюмах, в багажниках или грузовиках. Я хочу, чтобы ты стал свободным, а не жил в вечном страхе из-за того, что тебя перебрасывают из страны в страну. Стань снова отцом. Дети ждут тебя.

Вуираж колебался долго, секунды две, потом согласился.

* * *

Банковские купюры, как поросята, естественным образом стремятся спать в таком же положении, что и батарейки ААА в пульте управления телевизором. Один головой вверх, другой – головой вниз, третий – головой вверх, четвертый – головой вниз. Именно так Аджаташатру разложил пачки сиреневых банкнот, оставшихся в его чемоданчике, чтобы заполнить лакуны после того, как он отдал деньги своему другу.

Оба они должны были продолжить свой путь. Один двинулся на север, другой – на юг, но каждый из них навсегда сохранит воспоминания о том, что они пережили вместе. А может быть, однажды им снова удастся встретиться? Мактуб. Может быть, это предначертано? Ведь мир так мал, как носовой платок из индийского шелка.

Индийский писатель сидел на заднем сиденье такси, которое везло его в аэропорт. Предыдущее такси в Париже было своего рода отправной точкой его невероятного приключения. Это же, с гораздо менее удобными сиденьями, но шофером, не стремившимся его убить, завершало эту историю.

Решено. Индиец садится в первый самолет на Париж, встретится там с Мари, согласится пойти пропустить с ней стаканчик или купить в ИКЕА лампы, не станет выдергивать руку, если она начнет ее гладить, и будет проводить вечера, созерцая ее прекрасные загнутые ресницы, которые будут трепетать в такт его сердцу. Он расскажет ей секреты всех фокусов, какие она пожелает, перепишет финал романа, положив голову, закружившуюся от любви, ей на плечо.