Невероятные приключения факира, запертого в шкафу ИКЕА

Пуэртолас Ромен

– Индиец… – повторил шофер тоже задумчиво. – Если быть откровенным, мадам, я не слишком люблю индийцев.

Сказав это, Гюстав снял правую руку с руля, чтобы погладить рукоятку из слоновой кости своего складного ножа «Опинель», который не покидал кармана его брюк.

– Знавал я одного, малодостойного, – добавил он. – Просто ворюга. Если наши дорожки снова пересекутся, уж поверьте мне, ему придется пережить неприятные минуты…

– Ну, не нужно обобщать, не все они такие, – сказала Мари, которая не стала добавлять, что то же самое говорят о цыганах. – Мой-то честный человек, знаете? Писатель.

– Писатель? – повторил шофер такси, который никогда ничего не читал, кроме карты парижских улиц.

– Мне будет очень приятно представить его вам. Когда мы приедем в аэропорт, вы подождите, если удобно, тогда мне не нужно будет брать другое такси обратно в Париж, а вы познакомитесь с Аджаташатру. Мне просто не терпится вас познакомить. Вот увидите, вы сразу тогда поменяете свое мнение об индийцах.

– Только об этом и мечтаю, моя милая.

Украшенный цветами «мерседес» быстро катил по шоссе. Медленно садилось солнце, заливая оранжевым светом деревья и здания вокруг.

Шофер такси вдруг стукнул себя по лбу, потом посмотрел на часы:

– На самом деле удачно, что вы едете в аэропорт. Мой кузен Джино прилетает сейчас из Рима. Не думал, что смогу его встретить. Приезжает на свадьбу дочери. Он будет ее причесывать.

Гюстав не добавил, что его кузен – владелец салона «Прически для Рима», но молодые националисты при помощи баллончиков с краской переделали название на вывеске в «Прически для Рома». Эти неучи даже не понимают разницы между цыганами испанского корня и цыганами-рома румынского и болгарского. [40]

40

Рома – одна из западных ветвей цыган (в ед. числе – ром). Территория проживания: страны бывшего СССР, страны Восточной Европы.

– Если вам не помешает, – продолжал водитель, – пока вы будете встречать своего друга, я пойду встречу Джино, а потом подходите к машине. Что скажете? Вы не против, если мой кузен поедет с нами?

– Конечно нет! – воскликнула польщенная Мари. – Напротив! Чем теснее, тем веселее!

Она сама не понимала, как удачно выразилась.

* * *

Глава третья

Когда Деванампия упал, бездыханный, на холодные и влажные плиты тюремного пола, Валид остановил одного из заключенных, проходивших мимо, и узнал, что его друг умер.

Тогда Валид заплакал.(Я проверил, слепые могут плакать.) В ту ночь он выплакал все слезы, скопившиеся у него на сердце. Даже в Афганистане слышны были его рыдания. Он только что потерял друга, единственного друга, и снова вместе с ним лишился зрения. Теперь тюрьма быстро должна была превратиться для него в ад.

Глава четвертая

Когда Валид проснулся днем, возле него стояли трое врачей. Если бы он не был незрячим, то увидел бы, что серые и грязные стены его камеры превратились в ослепительно-белые. Пол был таким чистым, что на нем можно было есть. Расставленное вокруг медицинское оборудование создавало впечатление, что вы не в тюрьме, а в больнице.

Слепой попытался подняться, но чья-то рука помешала ему, и одновременно раздался громкий голос на незнакомом ему языке, он подумал, что это сингальский.

Когда он хотел спросить, что случилось, то почувствовал, что у него в горло засунута трубка, которая не дает ему говорить.

И снова непонятные звуки прозвучали как приказание не двигаться и не делать никаких усилий.

Валид продолжал лежать, не задавая вопросов; его мучила непонятная ситуация, до тех пор пока через несколько часов у его изголовья не появился афганский переводчик.

Теперь мог состояться контакт между врачами и больным.

– Как вас зовут?

– Валид Наджиб.

– Хорошо, – сказал врач, словно проверял то, чего не знал. – Я доктор Деванампия. Вы знаете, где сейчас находитесь?

– Деванампия? – В мертвых глазах Валида вспыхнуло удивление. Он не понимал. Может быть, это просто распространенное имя.

– В тюрьме, – пробормотал он.

– В тюрьме?

Явно, что он ответил неправильно.

– Вы в военном госпитале в Коломбо.

– А что я здесь делаю? – испуганно спросил Валид. – Я болен?

Он вспомнил мгновенную смерть друга, когда они вернулись с прогулки. Выходит, его ждет та же участь?

– Вы единственный, кто выжил после теракта. В самолете, на который вы сели, произошел страшный взрыв. «Боинг-747», летевший в Лондон. Вопреки всему, камикадзе удалось пройти контроль безопасности и пронести на борт мощное взрывное устройство. Когда вас нашли среди обломков, вы были в плачевном состоянии, уж поверьте мне. Вы находились в коме в течение двух месяцев, и мы искренне думали, что для вас все кончено. Но вдруг несколько часов назад вы очнулись. По моему мнению, это чудо. Это одно из самых страшных преступлений века. Двести восемнадцать погибших. Один оставшийся в живых.

Напрасно слепой пытался напрячь память. Он ничего не помнил. Или, скорее, его воспоминания не совпадали с тем, что рассказал доктор, словно до этого он жил одновременно двумя жизнями. Он помнил полицейских, которые арестовали его, едва он пересек полосу контроля. Это была тюрьма в Коломбо, это был Деванампия. Но теперь Валид узнал, что все это лишь плод его воображения, игра ума во время долгой комы. Он также узнал из уст людей, у которых не было никаких подозрений, и уж тем более относительно несчастного слепого, пережившего теракт, что его миссия удалась. Почему он не умер, если взрывное устройство было спрятано в его белой трости, этого понять он не мог. Возможно, ее взял стюард, помогая ему войти в самолет, а потом забыл вернуть. Как бы то ни было, Валид поблагодарил за это свою счастливую звезду и заплакал от радости, показывая этим, что способен плакать.

* * *

– Нет, невозможно, – сказал себе Аджаташатру, – невозможно на этом закончить роман. Нельзя завершить книгу таким ужасным финалом. Преступник не должен восторжествовать. Этот конец оригинальнее, чем предыдущий, но от этого не перестает быть плохим, очень плохим, а главное, аморальным.

Аморальность – новое для него понятие.

Он скомкал три листка бумаги и бросил в металлическую корзину под столом. Писатель-самоучка не знал секретных приемов, как написать хороший рассказ, но в тех немногих книгах, которые он прочел, не считая книг об иллюзионистах, он заметил, что истории, даже самые мрачные и тяжелые, всегда заканчиваются хеппи-эндом, ноткой надежды. Как будто рассказ был длинным темным коридором, а конец – ярким светом.

А может быть, ему так и не удастся переделать финал романа. Возможно, он не заслуживает полученных ста тысяч евро и того доверия, которое ему оказали.

Он не мог понять, как пришла ему в голову эта история о слепом террористе, но это было не похоже на него или, по крайней мере, уже не похоже… Он тоже хотел вселять надежду, возможно из уважения к тем прекрасным людям, которых он встретил во время своего приключения. Мужчины и женщины, белые и черные, Софи, Вуираж и другие, у всех них было что-то общее – большое сердце. А почему бы не рассказать об этом путешествии, которое навсегда изменило его? По крайней мере, это правдивая история, не выдумка. Это ЕГО история. Она превратила его в того, кто он есть сейчас. К тому же ее преимущество – счастливый конец. Он нашел женщину и новую семью, действительно настоящий хеппи-энд. Воистину что-то наподобие света, заливающего тысячами бликов его рассказ после долгого темного тоннеля его жизни.

Он стал размышлять о заглавии, полагая, что именно так начинают роман. «Что ты думаешь о названии Невероятная история факира, запертого в шкафу ИКЕА?» –спросил он себя вслух, словно собачка из багажного отсека самолета, свидетель создания его новой книги, сидела рядом. Он представил себе, как она пролаяла три раза, чтобы подбодрить его.

Это название хорошо подводило итог его истории. Истории Аджаташатру Кауравы Патела, гражданина мира, экс-факира с Востока, нового западного писателя, человека, странным образом открывшего для себя Европу – в шкафу, в чемодане, на воздушном шаре. На корабле и механическом ковре-самолете.

Он раздумывал несколько минут.

Когда к нему пришли первые фразы нового романа: Первое слово, которое произнес индиец Аджаташатру Кауравы Пател, прибыв во Францию, было шведским, он посмотрел в окно и улыбнулся во весь рот. Так с удовлетворением улыбаются великие люди, когда знают, что они совершают великие дела. Потом он провел рукой по повязке на бедрах, глубоко вздохнул и вышел из трейлера.

Его оглушила музыка гитар, крики, звук кастаньет. На мгновение ему показалось, что он переживает на самом деле тот кошмар, который привиделся ему в Италии. Он увидел себя превращенным в корову (священную), увидел, как его поджаривают на шампуре вместе с кузеном, превращенным в помидор-черри, и крутят на костре в ритме «Джипси Кингс». Какой ужас!

Он нажал на ручку трейлера. Сердце выпрыгивало из груди.

– Что ты делал? – спросила индийская принцесса, оказавшаяся Мари, одетой в зеленую тунику.

Испытывая облегчение оттого, что он не стал хорошо прожаренной коровой (священной), Аджаташатру открыл дверь и, опершись на руку своей красавицы, подошел к разноцветной толпе. Вся эта разномастная публика сразу же оживилась.

– Ничего. Писал. Мне тут пришла в голову одна мысль, и я хотел ее записать, пока не забуду.

– Сегодня никто не пишет. Сегодня праздник!

Сказав это, прекрасная француженка поцеловала его, взяла за руку и станцевала несколько па фламенко. Рядом с ними молодая белокурая цыганка в подвенечном платье цвета леденца щелкнула деревянными каблуками на столе.

А в эту минуту большой пузатый мужчина бросил гитару, встал и пошел в сторону индийца. Когда он был совсем рядом, то шепнул ему на ухо, чтобы никто не слышал:

– Давай помиримся, А-также-тара-коров.Надеюсь, не держишь на меня зла за то, что я пырнул тебя ножом.