Невесомость
Шрифт:
Несколько секунд он молчал. И в это время, показавшееся мне вечностью, я желала одного - уснуть и никогда больше не проснуться.
– Что это значит?
– не открывая от меня полных смятение, удивления и боли глаз, произнес Денис.
– Это значит то, что нам с тобой лучше больше не общаться. Пусть всё будет так, как было раньше. До того момента, как я пришла в эту школу. Так и тебе, и мне будет лучше. Мы сделали большую ошибку, открывшись друг другу.
– Почему ты так говоришь?
– Потому что хочу, чтобы ты ушёл из моей жизни.
– Вот как...
– говорил он, глядя в пустоту.
– А я уже было поверил...хотя это уже неважно.
С этими словами он резко отвернулся и пошёл в сторону школьного крыльца, а я как стояла, так и осталась стоять. Только слёзы не желали останавливаться.
Денис
Я вытерла слёзы, взяла сумку и, не думая куда, направилась в другую сторону от школы. Домой идти совсем не хотелось: там Карина, мама. Если они увидят меня такой, то уже не выкрутиться. Придется всё рассказать, а этого допустить нельзя было ни в коем случае.
Середина мая обволакивала своим теплом. Погода на улице стояла по-настоящему летней, но внутри меня царили метели, ураганы и лютая зима. Я шла, погрузившись в музыку, лившуюся из наушников, и впервые за последние дни ни о чем не думала. Казалось, будто внутри меня не осталось ничего, кроме пустоты. Я сама себя выжила. Всё сама.
17 глава
Правда
(Анжела)
В книге замечательного писателя Пауло Коэльо есть фраза: "Один день погоды не делает", однако отныне я была убеждена в обратном. Один день - это тысяча четыреста сорок минут, за которые человек может в корне изменить свою жизнь. Для того, чтобы сказать близкому человеку: "Ты мне больше не нужен" не понадобится больше трех секунд, а для того, чтобы исправить сказанное, порой, не хватит целой жизни. А мы...как мы любим бросаться словами.
Только вот мне не о чем было жалеть. Я сделала Денису очень больно, оттолкнула, ничего при этом не объяснив. Жалкий поступок жалкого человека. Поэтому я ничуть не удивилась, когда придя на следующий день в школу, Денис сделал вид, будто не заметил, как я опустилась рядом с ним за парту. Конечно же, этого и следовало ожидать. Разве не об этом я сама его попросила? После тех слов, что я сказала ему, вряд ли он вообще имел желание сидеть со мной за одним столом. Видеть меня. Ведь я даже самой себе стала противна. Обманывала Карину, обманывала маму, прикладывая огромные усилия для того, чтобы ни в коем случае не выдать своего истинного состояния. Это, должно быть, и есть настоящее лицемерие - прятаться за ложными, искусственными улыбками в то время, когда на деле хочется кричать от боли. Но что я могла сделать? Ничего не оставалось, как смириться. Смириться, выбросить из головы всё лишнее и жить дальше. Сказать легко, но как же это сложно - смириться с тем, с чем не согласно сердце. А моё сердце продолжало кровоточить, испуская всё новые потоки на уже запекшиеся резцы.
Я запретила себе все мысли о Денисе, все мгновения, что остались в памяти, но возможно ли это было, находясь в нескольких от него сантиметрах? Ощущая его близость, ставший мне родным аромат его тела, видя его и испытывая непреодолимое желание прикоснуться.
В тот день у нашего одиннадцатого "А" была запланирована съемка для школьного альбома (фотографом единогласно выбрали Карину), и весь учебный день проходил на фоне фотосессий, смеха, взрыва эмоций и постоянного женского: "Я получилось уродом! Давайте ещё раз!". Не без этого. Нужно сказать, что девчонки очень подготовились к этому небольшому событию: сделали красивые прически, многие пришли в довольно приличных платьях и на каблуках, даже Карина всё утро накручивала локоны, уговаривая меня ради такого случая надеть белое, подаренное её бабушкой и дедом платье. Быть может, при других обстоятельствах я именно так и поступила, но теперь... Я была совсем не в том настроении, чтобы наряжаться, крутиться у зеркала и любоваться своим видом. К тому же, то платье напоминало мне о Денисе. Ведь именно в нем я была, когда
Нет, нет, этот вариант можно было даже не рассматривать.
И вопреки Карининым наставлениям, я надела простые черные джинсы, джинсовую рубашку поверх белой футболки и кеды. Самый обычный вид для самого обычного школьного дня.
Я никогда не была поклонницей фотосессий. Многим девушкам нравится позировать, быть в центре внимания, но для меня это всегда являлось настоящей пыткой. Объектив камеры не вызывал во мне ничего, кроме паники и какого-то странного, необъяснимого страха, похожего на боязнь сцены. Поэтому фотографироваться я не любила с детства. Но несмотря на это, в нашем семейном альбоме было больше сотни моих детских снимков в разных ракурсах и позах. Очень живых, эмоциональных и... ценных для меня. Когда-то, когда мой отец ещё жил с нами, он занимался фотографиями, а мы с мамой были его главными музами и моделями. Свои снимки, сделанные в тот период жизни, мама хранила в небольшой коробке вместе с моими первыми рисунками и поделками, не выставляя их на всеобщее обозрение, но и не выбрасывая. Как бы то ни было, фотографии - это память, а память - это, конечно же, жизнь. И уничтожение фотографий не способно стереть вместе с ними воспоминания.
Детские воспоминания - это всё, что осталось у меня от папы. Больше не существовало ничего.
Было очень больно представлять, что через много лет я точно также буду вспоминать о Денисе, смотреть наш школьный альбом и осознавать, что воспоминания - это всё, что осталось у меня от этого человека, который мог бы стать для меня чем-то большим. Кем-то большим.
Ребята не скупились на фотографии, получая от этого огромное удовольствие. Особенно парни. Они дурачились, поднимали друг друга на руки, "стряпали губки в бантик", как часто делают девушки на "селфи", строили гримасы, глядя на которые сложно было не смеяться вместе с ними. Сама того не ожидая, я ощущала, как внутри меня начинало что-то просветляться, и напряжение понемногу спадало. Мы фотографировались и в школьных коридорах, и на школьном крыльце, и на разноцветных каруселях, успев при этом прокатиться, и на свежей весенней травке, которая так манила в лето. Одним словом, в этой знаменательной фотосессии была задействована вся территория школы. И вся палитра чувств.
Фотографировались абсолютно все и далеко не по одному разу, стараясь запечатлеться на снимке со всеми из одноклассников, чтобы каждый человек, как часть большой семьи, навсегда остался в памяти. И было неважно, близко ли ты общаешься с этим человеком или вовсе не разговариваешь. Важно было то, что до окончания школы оставались считанные дни, последние дни, когда мы всё ещё одноклассники. Всё ещё рядом. А как дальше сложатся наши судьбы, куда всех разбросает жизнь - никто этого не знал. Поэтому всё, что мы могли и должны были делать - это довольствоваться настоящим. Заполнить каждую минуту этой школьной жизни, этой дружбы яркими красками, переполненными эмоциями, смехом, дурачеством, безумием, отголосками детства - всем, что всё ещё в нас жило. Воспоминания о школьной жизни должны оставаться именно такими.
И я была бесконечно благодарна Богу за то, что у меня оставались такие воспоминания. Я была благодарна Карине за то, что та уговорила меня перейти в этот класс. Я была благодарна ребятам за то, что так тепло меня приняли в свой коллектив, за то, что подарили такую дружбу, о которой я когда-то могла лишь мечтать.
Денис не замечал меня, но с остальными одноклассниками вёл себя довольно открыто и фотографировался не меньше других. И как мне ни было больно от его холода, я искренне была рада такому раскладу. Моё самое страшное опасение о том, что он мог снова уйти в себя, закрыться, не оправдалось. И только это имело значение. За весь день мы перефотографировались со всеми, кроме друг друга. "Но, - думала я, - это и к лучшему. Не за чем бередить раны". Я вообще старалась не смотреть на него, не видеть тех моментов, когда он фотографировался с девчонками, улыбаясь в камеру, не видеть эти родные руки, с закатанными до локтей рукавами белой рубашки, которые прикасались к другим телам. Это было очень больно, но не смотря на это, мой взгляд постоянно оказывался устремленным на Дениса. Вряд ли он мог это заметить, поскольку ни разу не взглянул в мою сторону, словно я просто перестала существовать. Я стала для него никем и вполне это заслуживала.