Невеста для Бессмертного
Шрифт:
– Да ты офонарел, носатый?! – прошептала Марьванна, хватаясь дрожащей рукой за то место, где у нее должны были располагаться грудь и сердце. Но ни того, ни другого нащупать ей не удалось, несмотря на пятый размер первой и усиленную пульсацию второго. Пальцы Марьванны колотились как у лютого алкоголика с будунища. Никогда Марьванна еще не была так близка к позорнейшему обмороку. – Кыш, кыш! Ты вообще кто такой?! Что значит – невесту?! Ты сюда баб таскать собрался?! У меня здесь не публичный дом!
– А зря, – веско заметил старикашка и, отодвинув окаменевшую от изумления хозяйку дома бархатным тощим плечиком, прошествовал из прихожей в комнаты, виляя задницей так, будто модные узкие джинсовые штаны с него соскальзывали, а он своими нервными телодвижениями забирался в них обратно, да поглубже. Черный толстый котище, еще раз прицельно цыкнув мочой в угол, побежал за ним, нахально задрав пушистый хвост.
Эффектное появление нарядного незнакомца навело Марьванну на мысль, что это – ни больше и ни меньше, – иностранный шпион, и гнать его надо в три шеи, пока он не завербовал ее и не начал пытать. Или нет; не гнать. Пленить и сдать в соответствующие органы!
Вся кипучая, неукротимая, как Анжелика в любви, натура Марьванны тотчас встряхнулась от тягостного скучного существования и потребовала немедленных действий, желательно – с летальным исходом. Зловредный ловелас-вредитель Петрович был мгновенно забыт. Вся неизрасходованная кипучая страсть, вся практически коммунистическая ненависть были безраздельно отданы ему – американскому шпиону в нарядном пиджачке. И теперь, перед лицом настоящей опасности, старый добрый Петрович воспринимался чем-то незначительным, мелким и рутинным, вроде армейской учебки в сравнении с настоящим боем. Это был звездный час Марьванны! Судьба готовила ее именно к этому!
«Смелей!» – отважно подумала Марьванна и бросилась спасать Родину.
Прокравшись на кухню, покуда странный шпион привередливо разглядывал ее скромные апартаменты, Марьванна запаслась скалкой покрепче, из дуба, потемневшей и залоснившейся за долгие годы службы. Неслышно и коварно, как финский лыжник-партизан, зашла она к очкастому незнакомцу со спины, и, решительно развернувшись, треснула его скалкой в темя с криком:
– Прочь из моего дома, порочное дитя капитализма!
В свой великолепный удар Марьванна вложила все свое мнение об угнетателях вообще, и о бархатном красавце – в частности. Голова его, покрытая модной шляпой, от соприкосновения со скалкой издала грозное «бам!» и дважды лихо обернулась вокруг своей оси, лупая на застывшую Марьванну изумленными глазами и ревматично хрустя шейным позвонками.
Но вместо желанного летального исхода старикашка, ухватив себя за нос и этим прекратив вращение головы, только нервно вздрогнул, а Марьванна, охнув, выронила скалку из ослабевших патриотических рук.
«Терминатор!» – подумала в необъяснимом восторге и ужасе Марьванна, когда старикашка медленно и злобно оборачивался к ней, почесывая ушибленное место желтоватыми старческими ногтями. Сняв кокетливую шляпу из светлой соломки, старик явил перепуганной Марьванне золотой обруч с рожками, ни дать, ни взять – корону. Или вражескую антенну, кто их разберет.
– Убить Кощея Бессмертного – такое себе решение, – бархатным голосом прожженного ловеласа и дамского угодника произнес черный котище, прерывая свою речь оглушительным мурлыканием и путаясь в ногах Марьванны. – Не делай резких движений, мать, и будет тебе счастье. Что ты всполошилась-то?
– Заплачу, – с ненавистью прошипел старик, щедро сыпанув Марьванне под ноги горсть желтых монет. Те рассыпались, запрыгали по линолеуму, и Марьванна всплеснула руками, поняв, что это настоящее золото. – Так что с невестами?
Глава 3. Секрет Яги
Марьванна сердито гремела на кухне кастрюлями. Пахло чем-то невкусным, пересоленным и даже немного сожженным, но Кощею Трепетовичу это было безразлично. К Марьванне был приставлен кот Баюн – при каждом ее шаге он ужом вился у нее меж ног, как будто его Куклачев отдрессировал, и беспардонно совал свою жирную усатую рожу во все кастрюльки. Озлобленная нашествием самовольных постояльцев Марьванна пыталась дать коту пинка, но промахивалась мимо его верткой задницы. Так что шансов насыпать яду и устроить Кощею несварение у нее не было.
Кощею было важно другое. Ему не терпелось привести себя в божеский вид, ибо Баба Яга снарядила его в путь-дорогу не близкую по чесноку, ото всей своей злодейской души раскрыв томящемуся без любви Кощею свою тайну…
– Хороший мужик ты, Кощей, – щедро заявила нетрезвая Яга. – Все думали, что ты плохой, злой, а ты-то ведь хороший! Дурной, правда, немножко, но это потому, что по голове тебя били часто. Хоть и властный господин, да… За сердце твое чистое, за душу твою непорочную, бабами не изгаженную, за стишки твои убийственные открою я тебе тайну свою великую, так и быть – поделюсь… Будешь?
В костлявом кулаке Яги, щедро протянутом Кощею, была зажата четырехгранная бутылка зеленого стекла. В таких бутылках обычно хранится яд – вона же череп черный с перекрещенными костями, порядком затертые от времени, выглядывают из-под ладони Яги. Плещущееся в бутылке пойло остро пахло алкоголем.
– Благодарствую, – сухо отказался Кощей.
– Ну, а я выпью, – кокетливо ответила Яга и бухнула прямо из горла.
Пила, вроде, Яга, а Кощею почему-то казалось, что он. Потому что с каждым глотком Яга становилась все моложе, все полнее, все завлекательнее. Морщинистые дряблые щеки ее белели, разглаживались, наливались румянцем, сочные груди натягивали ветхую ткань сарафана, под аппетитной задницей затрещал стул.
– Ну, как тебе фокус? – отбросив опустевшую бутылку, ликуя, прокричала Яга нетрезвым голосом, упирая руки в боки. Кощей на миг онемел, от изумления пуская слюни и чуть привстав на трясущихся ножках. – Вот эдак я богатырей и заманиваю!
– Бабубы, – сказал Кощей на языке неандертальцев, дико и ненормально вращая глазами.
Яга была диво как хороша. Богата бедрами, тонка станом, бела лицом. О союзности ее бровей говорить не приходилось. Союзны!
Глядя на нее, Кощей понимал, что «Плэй Колобком» можно было б не только баню истопить, но и подтереться, если б они не были такими жесткими, – вот так хороша была Яга!