Невеста для Мрака
Шрифт:
Риск был огромный. Стоило лишь ошибиться… или задержаться...
Легко, словно дым над костром, моя душа поднялась над телом и, не оглядываясь, рванулась вперёд. Расстояние, разделяющее Фракптон и Бэртон-Рив велико. Естественным перелётом, даже в мире духов, покрывать его в отпущенное время невозможно. Нырнув куда-то, наизнанку мира, недоступную простым смертным, я понеслась в длинном сером туннеле. Субстанция, заполняющая пространство вокруг, была похожа на вязкий кисель. Мир кружился всё сильнее, быстрее… я почувствовала необходимость вдохнуть, но не смогла.
Я не могла дышать!
Чернота надвигалась на меня физически, грозя раздавить и поглотить. Мне показалось, что я гибну и всё кончено, но в следующий момент осознала, что сижу в карете и жадно глотаю воздух.
Придя немного в себя, я достала из сумочки зеркальце и убедилась, что предо мною действительно то самое милое и ненавистное личико.
Итак, я попала по месту назначения. Чудно!
Вид родного города вызывал странное жжение в чужой груди, в которой билось вовсе не моё сердце – я узнала площадь перед театром. Вход в обитель граций и муз привычно сторожили стройные скульптуры, как всегда переливались водными звездочками фонтаны в аллеях. Ничего не изменилось: все так же не спеша разгуливали люди в предвкушении представления, попивали шампанское, злословили.
Эллоисент подъехал позже. И судя потому, что он был в приятной компании, встречи с блондинкой, в теле которой я пребывала, не предвкушал.
Я со смесью ярости и насмешки наблюдала, как он помогает спуститься с подножки кареты двум чаровницам. Очередным. Или вне очередным, тут как посмотреть.
Обе девушки выглядели очаровательно, сложно было даже сказать, которая из них красивей. Та, что с серебряными косами вокруг головы, чья красота казалась слишком нежной, хрупкой и ломкой, как осколок стекла или та, что с копной густых тёмных вьющихся волос, собранных в драгоценную сетку, с чертами резкими и хищными, но при этом гармоничными? Насколько я знала вкус Эллоисента, ему по нраву больше второе. Несмотря на его собственную, почти фарфорово-кукольную красивость, его всегда притягивали женщины второго типа, когда дело касалось простой и незатейливой страсти.
Я наблюдала за выражением его лица. Вот он игриво улыбается, вот подтрунивающее поднимает бровь, вот уже откровенно ухмыляется, повернувшись к темноволосой спутнице, раскланивается с проходящей мимо парой. Оглядывается на промелькнувшую рядом стайку девушек, провожая их заинтересованным взглядом.
Когда-нибудь всё-таки я оторву ему его голову!
С другой стороны, мертвым уже нельзя отомстить, мертвым всё равно. Нет, Эл, я не стану отрывать тебе голову, мне это будет больнее пережить, чем тебе. Лучше я сделаю твою жизнь невыносимой.
Я слышала, как вокруг шептались о том, что этот повеса Чеаррэ совсем обнаглел, притащил в театр обеих любовниц сразу. Компаний на троих в театре было не мало, но ни о ком другом такого не говорили.
И почему я верила, что мои чувства к Эллоиссенту остались в прошлом? Увы! Я по-прежнему больна им. Никогда не соглашусь назвать это чувство любовью – это зависимость, будь она трижды проклята! Как мерзкий шип, эта смазливая зеленоглазая тварь, засела мне в сердце!
Уже и сердца-то почти не осталось, а всё больно…
Как только все расселись по местам, свет начал гаснуть, погружая зал в полумрак.
Я постаралась взглядом отыскать того, ради кого пришла сюда, но он отыскал меня первым. Руку сжали прохладные твёрдые пальцы:
– Саитэ?..
Саитэ? Гиэнсэтэ? Забавно – всё на «тэ».
– Что ты тут делаешь, дорогая?
Я медленно подняла глаза.
Его тонкое лицо было так хорошо мне знакомо, что я знала его чуть ли не лучше собственного.
«Двуличная скотина!», – часто говорила о нём Сиэлла.
И была права.
Море обаяния, искромётного жизнелюбия, неиссякаемой галантности и – ни граммы искренности во всём этом, сплошное притворство. Маска сдержанности и ответственности так плотно приросла к нему, что даже в сумасшедших тренировках, даже в реальных драках на грани человеческих, а порой и нечеловеческих возможностей, Эллоиссент никогда не терял её. В любых сумасшедших попойках он всегда оставался сдержанным и собранным, в своё притворство он одевался как в броню.
И всё же я видела его без маски. Знала всю меру порочности, прячущейся за этим фарфорово-бледным личиком, всю глубину падения, возможную только в полёте.
– Что я тут делаю? – повела я обнажёнными плечами. – Разве не очевидно? Наслаждаюсь представлением, дорогой.
Судя по взгляду и выражению его лица, Эллоисент считал, что Саитэ этого делать не следовало.
– Ну, не будь букой, – надула я губки. – Разве одинокая женщина не может прийти в театр, чтобы насладиться музыкой? Мы живём в свободной стране, где эти невинные удовольствия доступны всем.
– Не всем. Лишь тем, у кого достанет денег купить себе такие замечательные драгоценности.
Гладкие прохладные пальцы легко заскользили вдоль золотой цепочки, подбираясь к груди. Его губы склонились к шее и против воли глаза мои закрылись от удовольствия, от тех острых ощущений, которые могли вызвать во мне только его губы.
– Прекрати, – велела я, хотя тело посылало ему совсем другие сигналы.
– Почему? – его руки уже ласкали мои плечи. – Я видел, как ты смотрела на меня, дорогая. И если в твоем взгляде было не желание, я ничего не знаю о женщинах.
– Ты слишком привык к женскому вниманию, мальчик. Но о женщинах ты знаешь не так много, как воображаешь.
Его руки замерли. Я чувствовала, как он весь подбирается, напрягаясь.
– Что ты пила сегодня, Саитэ?
– Поверишь, если я скажу, что не помню?
Ну откуда мне знать, что пьёт Саитэ?
– Ты сегодня на себя непохожа.
– Очень может быть.
– У тебя был плохой день, кошечка моя? – замурлыкал он мне на ушко.
Меня он никогда не называл кошечкой. И хвала двуликим.
Руки его снова принялись блуждать по телу Саитэ, лаская его умело… слишком умело для того, чья голова должна быть затуманена страстью.