Невеста каторжника, или Тайны Бастилии

Борн Георг Фюльборн

— Тебя уже нет между нами, милая Серафи… Горе и беды обрушились на тебя, и я не смог защитить тебя, несмотря на всю мою любовь! Мне кажется, что я слышу твой нежный голос… Это была любовь, Серафи! Все, что было после, не заслуживает этого названия, потому что никто на свете не любил меня так, как ты! И временами мне слышится, словно откуда-то издалека, как тихо–тихо ты спрашиваешь меня о чем-то, как ты горюешь и плачешь. И имя Марселя еле слышно доносится до моего слуха. Ты спрашиваешь о ребенке, которому подарила жизнь, — и я с горечью должен признаться, что мне не удалось отыскать нашего с тобой сына… Я многое бы отдал за то мгновение, когда, отыскав его, мог бы встать

рядом с ним перед твоим портретом и сказать: «Посмотри, моя милая! Я прижимаю к сердцу твоего и моего сына! О, Серафи, если твой дух парит над этими местами, дай мне знак, что ты прощаешь меня!» — Людовик умолк, охваченный смятением. Когда его губы вновь зашевелились, невольный свидетель услышал бы: — Все прошло, все пропало! Мне сказали — Марсель умер. Мне показали его труп… Мне никогда прежде не доводилось видеть моего сына, а этот мертвый выглядел таким чужим, что я едва поверил, что это он. Ни одной чертой он не походил на тебя… И жестокая судьба навсегда лишила меня возможности увидеть его живым и отдать ему мою любовь… О, Серафи, простишь ли ты меня? Если еще существует какая-то связь между тобой и мной, то дай мне почувствовать, что ты меня простила…

Только к вечеру Людовик очнулся от своих воспоминаний и, окликнув томившихся в отдалении камердинера и лесничего, велел подвести коня. Он доехал до домика лесничего и, спрыгнув с коня, велел подать легкий ужин. Слуги быстро вынесли походный столик и поставили его на лужайке. Король сидел на раскладном стуле, с наслаждением вдыхая прохладный лесной воздух, всегда казавшийся ему целительным.

У помощников лесничего, живших в домике, была белая косуля. Несколько лет назад они подобрали ее совсем маленькой в лесной чаще, взяли к себе и, вырастив, отпустили на волю. Но она никогда не забывала дом, ставший ей родным, и никогда не уходила надолго. И сейчас она подошла к сидевшему на стуле королю и уставилась на него долгим вопросительным взглядом. И Людовику, который не верил в переселение душ, вдруг почудилось, что это Серафи, принявшая облик грациозной косули, и он стал гладить ее, что-то негромко приговаривая.

А Марсель тем временем, оставшись в одиночестве и никем не сопровождаемый, бродил по залам и коридорам дворца, тоже вспоминая былое.

Король и не подозревал, что испытывал маркиз Спартиненто, а Марсель не знал, что привело короля в этот заброшенный дворец и что испытывал он.

Неужели за то время, что они пробудут во дворце, король так и не узнает в нем своего сына? В таком случае он, скорее всего, не узнает этого никогда, потому что герцог Бофор не остановится ни перед чем, чтобы убить Марселя.

Осторожность и предусмотрительность уберегли его от предательского удара неблагодарного негра, но судьба не может оставаться неизменно благосклонной.

Уже само по себе чудом было то, что Марсель — ублюдок, как презрительно именовал его герцог, — счастливо избежал множества опасностей и остался жив, хотя смерть множество раз грозила ему. Этот Бофор не пренебрегал никаким, даже подлым средством, чтобы избавиться от ненавистного ему ублюдка–племянника, но бог хранил и спасал его.

Теперь же Марсель наконец достиг того положения, которое давало ему надежду на месть. Благодаря собственному мужеству и несметным богатствам, унаследованным от погибшего грека, он был свободен в своих поступках на пути к цели. И Марсель с растущим нетерпением ждал того часа, когда он сможет насмерть схватиться с подлым герцогом, и отомстить за свою несчастную мать, за грека и за самого себя — любой ценой, даже ценой собственной жизни.

Марсель бродил по дворцу, ненадолго

заглянув в покои, в которых когда-то жила его матушка. Потом, когда уже опустились сумерки, а король все еще не возвратился со своей затянувшейся прогулки, Марсель вошел в комнаты, которые были ему знакомы с самого раннего детства, потому что здесь прошли его юные счастливые годы. И вот здесь, присев на старенькую софу и рассеянным взглядом обводя комнату, он вдруг снова услышал тот странный отрывистый хохот, донесшийся откуда-то с нижнего этажа. И вновь им овладело подозрение или предчувствие, что во дворце Сорбон кроется какая-то странная и, может быть, важная тайна.

Он напряженно прислушивался, пытаясь понять, почему этот непонятный и необъяснимый звук производит на него столь тягостное впечатление. Но сейчас его больше всего поразило то, что он всего несколько мгновений назад, выглянув в окно, увидел в саду старушку–кастеляншу. И она никак не могла в то же самое время находиться в нижних комнатах дворца, откуда доносились эти странные звуки, временами похожие скорее на стон, чем на смех. Значит, там наверняка кто-то находился, и старушка всеми силами старалась сохранить это в тайне.

Но почему? И кто скрывался там? И почему этот «кто-то» так странно кричит и хохочет? Нет, это надо выяснить. И немедленно!

Какой-то внутренний голос говорил Марселю, что он обязательно должен раскрыть эту тайну. И хотя он и подумать не мог ничего худого о старушке–кастелянше, ее упорство в сокрытии чего-то тайного, раздражало его.

Так дальше быть не может! С этой мыслью Марсель быстро вышел из комнаты, в спешке не захватив свечи. Впрочем, она бы и не понадобилась — полная луна светила прямо в окна.

В коридорах ему никто не встретился. Подойдя к комнате кастелянши, он толкнул дверь, и та легко распахнулась. Внутри никого не было. В противоположной стене видна была вторая дверь. Но она оказалась запертой. Какой-то шорох и неясный стон послышались из-за нее.

Марсель напряженно прислушался, но звук не повторился. И тем не менее надо было обязательно посмотреть, что или кто может скрываться в запертой задней комнате.

Старушка хорошо хранила свою тайну. Но тут Марсель вспомнил, что в задние комнаты можно попасть через небольшой чулан, в котором хранились всякие вещи, которые выбросить было жалко, хотя нужды в них уже не было.

Он вышел в коридор и толкнул дверь чулана — она тоже оказалась незапертой. Однако заветная дверь, которая вела в таинственную заднюю комнату, не поддалась — она была или заперта или наглухо заколочена. И вот из-за нее значительно явственнее, чем прежде, донеслись глухие стоны и неясное бормотание.

Как же проникнуть в наглухо запертую комнату? Эта мысль стучала в висках Марселя, но ответа он не находил. И тут вдруг в коридор вбежала испуганная старушка–кастелянша и, в отчаянии ломая руки, бросилась к нему. До сих пор она так и не узнала в нем того малыша, которого когда-то носила на руках. Да и как она могла заподозрить в этом столь приближенном к королю аристократе сына несчастной Серафи?

У Марселя же были свои причины не открывать истины.

— Сжальтесь! Что вы делаете? — в неописуемом страхе воскликнула кастелянша.

Марсель пристально посмотрел на нее и твердо заявил:

— Я хочу проникнуть в эту комнату. Вы мне сказали неправду. Не вы виной этим странным звукам, но вы храните здесь какую-то опасную тайну.

— Да, — пробормотала слабым голосом старушка. — Да, я поступила нехорошо, солгав вам. Но будьте милостивы, господин маркиз, простите меня.

Ее отчаяние тронуло Марселя, и он мягко спросил: