Невеста Короля Воронов
Шрифт:
– А наследники? – насмешливо произнес Король, бросив ироничный взгляд из-под ресниц на красавицу Бьянку.
– Ну-у, – протянула неопределенно она, изо всех сил стараясь придать себе вид расслабленный, задумчивый и беззаботный, но Король услышал, как участилось ее дыхание, как забилось сердце под шелками, кружевами и жемчугом, как дрогнул голос, в котором прорезалась хищная и жадная нотка. – Детей тебе могла бы родить тебе я. А ты просто сказал бы всем, что их мать – Королева. Но так как она не в себе, то я бы стала их молочной матерью…
Эта тонкая, подлая хитрость насмешила Короля, он зафыркал, снова глянув на свою любовницу – на сей раз насмешливо, почти с презрением.
– Белых Воронят выдать за королевских наследников? – ответил он жестоко, наблюдая, как белоснежное личико Бьянки наливается румянцем мучительного стыда.
– Чем тебе Белые Воронята плохи? – прошипела она, отпрянув от своего любовника словно ожегшись. В ее светлых глазах промелькнула такая обида, что Король невольно усмехнулся. Он знал цену эфемерной невинности, каковой Бьянка отгораживалась от целого света. И ее алчное, одержимое желание во что бы то ни стало вскарабкаться на трон и усесться там как можно прочнее, он тоже знал; чувствовал.
– Они плохи там, – с мстительной злостью произнес Король, отстраняя ласкающие его белоснежные нежные ручки, – что незаконнорождённые. И белые; кто поверит, что у черного Короля родятся белые дети?
– Ты мог бы всех убедить в этом, что это законные наследники! – зло прорычала Бьянка; ее ангельское смирение и спокойствие исчезли с ее хорошенького личика как по мановению руки, она скалилась и рычала как голодная собака, у которой отнимают кость. – Ты мог бы всех заставить молчать! Ты все можешь!
– Мог бы, – согласился Король. – Но не хочу делать этого. Поэтому – нет. Я не люблю, когда меня к чему-то принуждают; и интриги старого дурака, который решил породниться с королевской семьей таким экстравагантным способом, мне тоже не по нутру. Девица получит мой подарок и мое согласие – и умрет. Надеюсь, ее судьба послужит тебе хорошим уроком?
Он ухватил ее личико – совершенное, словно вылитое из драгоценного фарфора,– за подбородок, и долго-долго смотрел в ее светлые глаза, удивляясь причудливой игре чувств и желаний, отражающейся в хрустальной глубине.
– Какая чудовищная, голодная алчность, – протянул Король, неприятно улыбаясь, глядя, как прекрасные черты Белой из Рода Воронов искажает чудовищная злобная гримаса. – Какое неистовое желание власти, поклонения, богатств! Из года в год я вижу в глазах моих подданных, приближенных, тех, кто называет себя моими друзьями только это – притворство и жадность! Быть может, ты права; быть может, мне не стоило ее убивать. Тогда я мог бы увидеть истинное бескорыстие в глазах безумной девушки… Может быть, в несчастной юродивой оказалось бы больше души, чем во всех вас, моих верных придворных!
Молодая женщина не ответила ему; на ее прекрасном лице ее выписалась такая лютая злоба, что Бьянка стала почти уродливой, страшной, черты ее исказились от смеси досады и злости. Король рассмеялся, потешаясь над ее бессилием и над тем уродливым чувством, в которое трансформировалось ее трепетное «люблю», которое она твердила ему в постели. Он отдернул руку, и так резко, что голова Бьянки мотнулась, словно он влепил ей пощечину.
– Иди, – неприязненно велел Король. – И забудь все, что ты тут видела и о чем мы с тобою говорили. Завтра я буду собираться на смотрины – и видят Духи Воронов, если ты посмеешь хоть слово пискнуть, хоть взглядом, хоть жестом выдать меня, я первой убью тебя, и ты моего падения не увидишь, и позлорадствовать не сможешь!
Глава 2. Красавица Изабэль и чудовище Анна
Изабель родилась в пятницу, морозным январским утром.
Ее кожа была бела как снег, волосы – темны, как черное дерево, щеки – румяны, как кровь.
– Девочка, – сказала повитуха, любовно обмывая младенца. – Седьмая, мадам. Какая крепкая, славная! Ну, что твой грибочек!
Словом, красивее и здоровее ребенка нельзя было бы и пожелать.
Но едва народившись и закричав, как и положено всем детям всех миров, девочка вдруг смолкла, и роженица, порядком измученная, едва смогла найти в себе силы, чтобы приподняться на локтях и прошептать, задыхаясь:
– Что с моим ребенком?! Что с ним?
Повивальная бабка, испуганно смолкнув, замотала новорожденную в роскошные батистовые пеленки и передала ее на руки матери. Та, только глянув в личико ребенка, закричала от горя и боли, и без сил упала в постель.
Глаза на детском личике были нечеловечески спокойны и пусты, и лицо было неподвижным – словно кукольное. Да и само то, что девочка родилась седьмой, было знаком недобрым; и предчувствия, терзающие мать весь срок, подтвердились.
Она рыдала и проклинала мужа, который настоял на рождении седьмого ребенка, потому что судьба, уготованная ее маленькой дочери, была ужасна – а какая она может быть у человека, чей разум мертв, и души в маленькое тело при рождении не вложили?
Королю в ту зиму шел двенадцатый год; и из всего выводка старого Короля-Ворона он был единственным наследником, который не умер при рождении и не зачах от болезни. Все говорило о том, что королевский род угасает, и страшное число – семь, семь, седьмая, – витало в воздухе. Родить в этот страшный год ребенка? Седьмого? Да еще после шести дочерей?! Леди Ворон так этого не хотела… Но суровый муж настоял.
Новорожденную малютку нарекли поистине королевским именем – Изабель. Королевская невеста Изабель. Росла она на диво ладной, красивой и здоровой – насколько только может быть здоровым несчастное безумное существо. Младенцем никогда не плакала. Ела, когда кормили, и спала, когда клали на бочок. Все остальное время тихо лежала в колыбели, глядя темными вороньими глазами в потолок – о да, Воронья порода и Воронья кровь были сильны в ней!
Немного подрастя, она не научилась говорить; она никогда не смеялась. Ребенком она никогда не плакала – даже если сильно ударится или обожжется о кочергу, когда отец отсылал ее помешать угли в камине.
Девушкой – была прилежна и тиха. Изабэль научилась вышивать и танцевать, как и полагалось каждой знатной даме, но по-прежнему не подавала никаких признаков разума. Она не испытывала привязанности ни к кому – даже к отцу, который берег ее как величайшее сокровище и явно гордился тем, что у него вышло получить у природы этот бесценный дар – Вместилище. О матери, которая отступилась от Изабель почти с самого рождения, и говорить не приходилось. Изабель смотрела не нее ровно так же, как смотрела на стену. Сестры втайне завидовали дивной красоте Изабель. Казалось, природа тоже готовилась к появлению этого необычного ребенка и у каждой из девиц отщипнула немного, чтобы сполна воздать несчастной. У одной из сестер глаза были маленькими и тусклыми, у другой – некрасивый и бледный ротик, у третьей – редкие жесткие волосы. Сестры Изабель терпеть не могли и то и дело старались подстроить ей гадость – сжечь волосы при завивке, слишком сильно раскаляя щипцы, или же вложить в ее руку, завернув в платок, кусок стекла, чтоб она, отирая глаза и рот, изрезала себе все лицо. Но судьба берегла ее словно готовя к какой-то особой миссии, и ничего дурного с ней не случалось.