Невеста Нила

Эберс Георг Мориц

– Но послушай, дорогая моя, – умоляющим тоном сказала дочь Сусанны, – ты не должна судить моих поступков так строго. Положим, я не сказала судьям всего, что знала, но Орион, который меня горячо любит и будет моим мужем…

– Он уговорил тебя поступить против твоей совести! – воскликнула малышка. – Мой дядя также был весел и со всеми ласков до вчерашнего дня, но с тех пор… О этот несчастный день!…

Здесь Евдоксия прервала девочку градом упреков и приказала сесть за прерванный урок.

Мария беспрекословно повиновалась, но едва успела взять со стола восковую дощечку, как молоденькая гостья снова подошла к ней и стала шептать. По словам Катерины, Орион, вероятно, считал себя вправе дать показания

против Паулы, а что касается ее самой, то она не помнит, какая именно вещь висела на жемчужном ожерелье дамаскинки: резной камень или пустая оправа.

Тут Мария быстро повернулась к подруге, твердо взглянула ей в глаза и воскликнула на египетском наречии, чтобы Евдоксия не могла понять, что она говорит:

– На изящной цепочке висела изогнутая, зазубренная по краям золотая пластинка, которая прицепилась еще к твоему кружевному платью. Я как теперь вижу ее перед собой. Сказав судьям, что на ожерелье был резной камень, ты солгала! Вот взгляни на эти заповеди, данные нам Господом на святой горе Синай – здесь ясно говорится: «Не послушествуй на друга твоего свидетельства ложна». Священник объяснил мне, что нарушение заповедей – смертельный грех; он не может быть прощен ни на земле, ни на небе иначе как только по собственной милости Искупителя, после того как согрешивший выдержит тяжелый искус покаяния. Ты также учила катехизис; как же ты могла сказать на суде неправду и погубить невиновного человека своей ложью?

Катерина опустила глаза и нерешительно ответила:

– Но Орион так убедительно настаивал… Я не знаю, каким образом это со мной случилось… Гнев на нее омрачил мой рассудок.

– На кого? – с удивлением спросила Мария.

– Но ведь мы знаем: на Паулу.

– Неужели! – воскликнула девочка, причем ее большие глаза наполнились слезами. – Да разве это возможно? Разве ты не любила ее, как я? Ведь ты иногда надоедала ей своими ласками.

– Правда… совершенно верно… Но она держала себя на суде с таким высокомерием и гордостью… Кроме того… Нет, Мария, ты в самом деле еще слишком мала, тебе не понять некоторых вещей!

– В самом деле? – насмешливо заметила девочка и скрестила руки на груди с решительным видом. – За какую дурочку меня считают? Я знаю, что ты без ума от Ориона, и действительно таких красавцев на свете немного – ты влюблена в него по уши и ревнуешь к нему Паулу, которая, конечно, не чета тебе. Она хороша, как царица; я прекрасно замечала, что до вчерашнего дня Орион интересовался ею в тысячу раз больше, чем тобой. Поверь, что мне все известно. Я знаю, что все женщины влюбляются в Ориона, что бедной Мандане из-за него обрезали уши, и что в Константинополе у моего красавца дяди была другая возлюбленная, которая подарила ему на память белую собачку. Невольницы постоянно рассказывают мне разные разности: это очень интересно. В сущности, ты имела основательный повод завидовать Пауле: если бы она захотела, то Орион никогда не достался бы тебе! Паула самая красивая, самая умная и превосходная девушка в целом свете; почему ей не гордиться перед другими. Ведь твое лжесвидетельство будет стоить жизни бедному Гираму. Конечно, милосердный Бог отпустит когда-нибудь твой грех, но я едва ли в состоянии забыть, что Паула навсегда покидает нас из-за тебя!

Девочка громко зарыдала. Евдоксия хотела потребовать объяснений, не понимая, о чем спорят между собой Мария с Катериной. Слезы ребенка встревожили ее. Но в эту минуту дочь Сусанны бросилась перед девочкой на колени, обхватила ее за талию и воскликнула, рыдая:

– Мария, милая Мария, прости меня! Если бы ты знала, что я выстрадала сегодня ночью! Прости меня, будь со мной ласкова по-прежнему! Мой поступок действительно ужасен. Зачем, зачем, о Боже милосердный, послушалась я вчера Ориона, который так умеет увлекать людей своими чарами? Поверь мне, однако, Мария,

я до сих пор не знаю, какая причина заставила его обвинить дамаскинку в обмане. Теперь мне нужно постараться разлюбить его, забыть его совсем, хотя… Но подумай только, ведь он называл меня своей дорогой невестой!… Нет, после его обмана я не решусь отдать ему своей руки! Целую ночь сон не смыкал мне глаз. Ах, ты не можешь себе представить, как мне бесконечно дорог Орион! И все-таки я не пойду с ним под венец, а лучше скроюсь от мира за стенами монастыря или найду покой своему сердцу в нильских водах. Моя мать сегодня же узнает от меня всю правду!

Гречанка с удивлением присутствовала при этой сцене. Странно было видеть взрослую девушку на коленях перед ребенком. Евдоксия вслушивалась в непонятные для нее пылкие речи, соображая, какого труда будет ей стоить дальнейшее воспитание внучки мукаукаса. В эту минуту в садовой аллее показалась Паула. Невольники со множеством ящиков и тюков прошли на берег реки, где их ожидала большая лодка.

Племянница Георгия несколько минут молча смотрела на обнимавшихся подруг, и до нее долетели последние слова Катерины. Она тотчас поняла происходившее, но не захотела оставаться дольше тайной свидетельницей разговора, который имел так много значения. Дамаскинка позвала Марию. Малышка тотчас вскочила с места и бросилась к ней на шею, осыпая свою любимицу бурными проявлениями нежности. Паула припала горячими губами к нежному личику ребенка. Несколько секунд спустя она поспешила, однако, освободиться от объятий девочки и тихо сказала со слезами на глазах:

– Прощай, моя дорогая! Сию минуту я покину ваш дом и навсегда расстанусь с вами! Не забывай обо мне: у тебя нет более преданного друга, чем твоя Паула.

Они обе заплакали. Мария умоляла дамаскинку остаться, но мольбы не привели ни к чему. Однако молодая девушка была растрогана беззаветной привязанностью ребенка. Кто мог предвидеть, что в доме дяди, где она не искала ничьей любви, ей придется внушить такое горячее чувство?

Простившись с Марией, Паула протянула руку воспитательнице, а потом обернулась к сопернице, разбившей ее счастье. При этом Катерина неожиданно упала на колени перед бывшей подругой, горько плача и осыпая поцелуями ее руки и платье. Она созналась в своем низком поступке, подавленная стыдом и горем. Но дамаскинка не хотела выслушать ее оправданий; она подняла молодую девушку с земли, поцеловала ее в лоб и заметила, что она угадывает причины, заставившие Катерину солгать на суде, а потому постарается простить ее от души.

Возле лодки с несколькими гребцами стоял Орион. В то утро он напрасно искал удобный случай объясниться с Паулой; она не допустила этого. Мучительная душевная тревога отражалась теперь в его красивых чертах. Держа в руке роскошный букет, юноша торопливо поздоровался с Марией и Катериной, не замечая немого горя своей молоденькой невесты. Потом Орион подошел к Пауле, шепнул ей на ухо, что Гирам спасен, и заклинал девушку выслушать его. Когда же она ответила ему лишь мимолетным презрительным взглядом и пожала плечами, собираясь войти в лодку, сын Георгия хотел помочь ей; однако дамаскинка отвернулась в сторону, подав правую руку Филиппу. Орион не выдержал, прыгнул в лодку вслед за ней, наклонился к ее уху и произнес прерывистым шепотом:

– Несчастный, жалкий человек просит у тебя милости! Вчера я был безумцем. Я люблю, люблю тебя, Паула, и сумею доказать всю силу своей любви!

– Довольно! – громко прервала его девушка, вскакивая с места и невольно раскачивая лодку. Филипп поддержал свою дорогую подругу. Когда она снова села на скамью, Орион положил свой букет к ней на колени со словами:

– Твой отъезд сильно огорчит отца. Ему сегодня так дурно, что мы не могли допустить тебя в его спальню. Если ты желаешь передать еще что-нибудь твоему дяде…