Невеста Нила
Шрифт:
– Аминь! – заключил Филипп.
Паула осталась очень довольна результатом его переговоров, и уже на другой же день чувствовала себя как будто членом семьи Руфинуса. В этом доме молодая девушка на каждом шагу встречала что-нибудь поучительное, о чем прежде не имела понятия.
XIX
Вернувшись с похорон, Паула пообедала вместе с Руфинусом и его семейством, после чего они втроем отправились в сад. Пуль ласково повисла на руке молоденькой гостьи, а старый отец следовал за ними. Солнце стояло уже низко, но его прощальные лучи придавали особенную яркость цветам и металлический блеск сочной зелени юга, не успевшей еще увянуть от зноя. Пестрый бык с толстой шеей и осел вертели черпальное колесо, поднимавшее воду из Нила в большую цистерну, откуда она разливалась по маленьким канальцам, окружавшим отдельные гряды; теперь эта работа была очень утомительна, потому что река сильно убывала. Множество птиц, развешенных на деревьях в клетках для защиты от кошек и других хищников, чирикали в саду, собираясь на покой. Некоторые из них были с забинтованными ножками или крылышками. Руфинус говорил каждой из них ласковое слово или насвистывал песенку. Сильный аромат и чисто деревенская тишина наполняли этот уголок. Все предметы, даже спина негра, черпавшего воду, и шкура быка с белыми и желтыми пятнами, сверкали яркими, золотистыми тонами под лучами заходящего солнца. В тенистой роще монастыря раздавалось мелодичное пение монахинь.
Пуль задумчиво слушала, скрестив руки на груди, отец указал на нее Пауле и тихо прошептал:
– Сердце влечет ее туда. Пускай она всегда помнит о Боге – женщине следует быть набожной, – но любовь к Богу должна выражаться служением ближнему. Неужели Господу приятно, чтобы брат покидал брата или дитя – своих родителей.
– Конечно, нет, – отвечала Паула, – но только одна надежда найти моего пропавшего отца удерживает меня от поступления в монастырь. Но в каком религиозном экстазе стоит твоя дочь, какое трогательное выражение в ее чертах! У меня на душе мрачно и пусто, однако с тех пор как я поселилась с вами, мне стало легче. Я думаю, что нигде не найду такой отрады, как здесь. Счастливое дитя! Не правда ли, что Пульхерия, освещенная лучами зари, кажется чистым олицетворением молитвы? Если бы я не боялась помешать ей и считала себя достойной, то молилась бы с ней вместе.
– Ты и без того участвуешь в ее молитве, – с улыбкой сказал старик. – Я уверен, что Пульхерия воплощает святую Цецилию в твоем образе. Расспросим ее хорошенько.
– О нет, не мешай милому ребенку, – возразила Паула и увлекла хозяина за собой в другую сторону сада.
Вскоре они подошли к тому месту, где возвышалась изгородь из колючих растений, отделяя владения Руфинуса от участка вдовы Сусанны. Тут старик навострил уши и воскликнул с досадой:
– Клянусь честью, они опять стригут мою изгородь! Еще вчера я поймал одного из черных невольников, ломавшего ветви, но, конечно, мне нельзя было до него добраться через колючки. Наверное, им хочется проделать отверстие для любопытных, а пожалуй, и для шпионов. Ведь патриарх ловко умеет пользоваться и услугами женщин. Но постой, я им задам!… Уйди отсюда, прошу тебя, как будто ты ничего не видела и не слышала, а я схожу за хлыстом.
С этими словами хозяин быстро удалился. Паула хотела последовать за ним, но едва только он ушел, как с противоположной стороны забора ее окликнул женский голосок, и в отверстии изгороди, как в раме, показалась хорошенькая головка девушки. Паула тотчас узнала Катерину, несмотря на сумерки.
– Можно мне пролезть в ваш сад и поговорить с тобой? – ласково спросила та.
Дамаскинка протянула руку, однако миниатюрная дочь Сусанны без ее помощи проскользнула в отверстие. Очевидно, она еще не забыла детских проказ. Спрыгнув на дорожку, Катерина хотела броситься в объятия подруги, но пришла в замешательство и сделала шаг назад. Между тем Паула быстро привлекла ее к себе, поцеловала в лоб и весело воскликнула:
– Ах ты, плутовка, почему же ты не захотела пройти через калитку? Вон мой хозяин идет с хлыстом из кожи бегемота. Остановись, почтенный Руфинус. Не ты, а я подверглась неприятельскому нападению. Перед тобой стоит враг и, конечно, ты узнаешь в нем свою милую соседку?
Гнев Руфинуса тотчас остыл.
– А ну, скажи-ка сама, молодая девица, знакомы мы с тобой или нет?
– Конечно, – воскликнула Катерина, – я часто видела тебя с нашей башни.
– Ну а мне посчастливилось однажды поймать соседку на персиковом дереве, которое перевешивается в ваш сад.
– Тогда я была еще ребенком, – воскликнула со смехом дочь Сусанны, вспоминая день, когда старик застал ее ворующей персики и с ласковым поклоном пожелал приятного аппетита.
– Тогда ты и в самом деле была ребенком, – повторил Руфинус. – Но ведь теперь ты взрослая девица и не хочешь карабкаться по деревьям, а скромно лазишь через соседские заборы?
– Так, значит, вы не бывали друг у друга?! – с удивлением воскликнула Паула. – Неужели ты не подружилась с Пульхерией, Катерина?
– С милой Пуль? Ах, мне ужасно хотелось позвать ее к себе. Эту девушку можно полюбить с первого взгляда. Я сто раз добивалась позволения познакомиться с ней. Однако моя мать…
– Что же имеет госпожа Сусанна против своих соседей? – спросил Руфинус. – Мы люди спокойные, никого не обижаем.
– Нет, нет, Боже сохрани! Но у матери на все свои взгляды. Вы не здешние и так редко ходите в церковь…
– Поэтому она считает нас безбожниками, – со смехом перебил Руфинус. – Скажи своей матери, что она ошибается! Если дочь Фомы – твоя подруга, и ты придешь к ней в гости, разумеется, через калитку, а не через забор, потому что я завтра же прикажу заделать твою лазейку, тогда ты увидишь, как мы живем. У нас много работы, мы заботимся о всех несчастных существах, в человеческом ли они образе, покрыты ли кожей или перьями. Можно служить Господу, облегчая жизнь его творениям, потому что Он любит все живущее. Передай это своей матери, да приходи к нам почаще, резвый мотылек!
И Руфинус удалился с поклоном, оставив девушек вдвоем.
– Какой добрый, милый старик! – воскликнула Катерина. – Я хорошо знаю его образ жизни, знаю его хорошенькую жену и Пуль, знаю их всех! Как часто наблюдала я за ними с башни; оттуда можно видеть почти весь сад. Но ты понимаешь, если моя мать кого-нибудь невзлюбит… А между тем Пуль могла бы стать отличной подругой для меня.
– Разумеется, – согласилась Паула. – Девушка твоих лет должна выбирать приятельниц постарше маленькой Марии.
– О не говори ничего против нее! – с жаром воскликнула дочь Сусанны. – Ей только десять лет, но немного найдется взрослых девушек таких разумных и справедливых, как она. Я убедилась в этом в последние тяжелые дни.
– Бедное дитя, – сказала со вздохом Паула, ласково гладя локоны гостьи.
Из груди Катерины неожиданно вырвались горькие рыдания. Паула уговаривала ее успокоиться, но бедная девушка плакала навзрыд, до тех пор пока подруга не подвела ее к скамейке под сикоморы. Здесь дамаскинка прижала к себе бедняжку, как больного ребенка, стараясь ободрить ее. Птицы притаились на ночь в густой листве деревьев. Совы и летучие мыши вылетели на поиски добычи. Небесный свод украсился звездами. С западной стороны города доносился вой шакалов, обитавших в разрушенных домах. Влажная роса оседала на листьях растений и на траве. Садовые цветы сильнее благоухали, и Паула сознавала, что пора защититься от испарений, поднимавшихся с реки. Но она терпеливо слушала Катерину, пока та облегчала перед ней свою душу.
Бедняжку мучило раскаяние, и она старалась вырвать из сердца несчастную любовь к Ориону.
Катерина рассказала Пауле, как сын мукаукаса просил ее руки, как она его любила и мучилась ревностью, и как наконец решилась в угоду ему дать ложные показания на суде. По словам Катерины, Мария первая образумила ее и указала на разверзшуюся под ее ногами бездну. Вечером, после смерти Георгия, девушка пошла с матерью в их дом, разделить печаль друзей. Ей хотелось увидеть Марию, но ей сказали, что девочка больна лихорадкой и лежит в постели. Потом она вздумала пройти в комнату с фонтаном, откуда был слышен голос ее матери. Тон Сусанны был не печальный, а сердитый, взволнованный. Испуганная этим, Катерина повернула назад и вышла на открытую галерею, обращенную к набережной Нила. Ей было неловко встречаться с Орионом, но, как нарочно, он оказался тут. Юноша сидел, глубоко задумавшись, в траурной одежде, опираясь головой на руки. Молодой человек не заметил прихода невесты. У Катерины замерло сердце при виде его. Тело Ориона дрожало, как в лихорадке, несмотря на знойный вечер. Тут девушка робко окликнула его, желая утешить. Он вздрогнул и вскочил от испуга, отбросил со лба спутанные волосы, и на его бледном лице отразилось такое отчаяние, что Катерине снова сделалось страшно, и слова сочувствия застыли на ее губах. Некоторое время они оба молчали, потом юноша с видимым усилием подошел к своей гостье, положил ей руку на плечо и долго всматривался в ее черты.