Невеста войны. Ледовое побоище
Шрифт:
Но когда своими глазами увидишь сожженный город, который совсем недавно был живым, когда на твоих глазах погибает невинный маленький человечек, которого ты уже пригрела и спасла и который поверил в спасение, когда остаешься единственной выжившей… не мстить нельзя. И как-то мало думается о том, кто из князей виноват в такой беде.
– Нет уж! Если я здесь и в моих руках возможность хоть что-то исправить, я это сделаю. И ты мне поможешь.
Мне показалось или Вятич все же с облегчением вздохнул?
И вдруг я замерла, он всегда умел скрывать свои мысли, но сейчас они меня волновали мало. Я словно впервые увидела своего мужа. Для меня он всегда был Вятичем, за спиной
– Ты что, Настя? Что?
– Какой же ты у меня красивый…
– Что? – кажется, он не мог поверить собственным ушам.
– Если бы ты знал, какой ты красивый, Вятич!
Это действительно была настоящая русская красота. Они так похожи с князем Александром! Большие голубые с переходом в синь глаза, русые, чуть вьющиеся волосы, такая же бородка, брови вразлет и красиво очерченные губы… губы, перед которыми я никогда не могла устоять… Никогда… но только сейчас разглядела их форму, их…
Мне было плевать на всех Батыев вместе в Гуюками, Туракинами или монголами вообще!
Он это понял…
Но когда позже моя голова лежала на его плече и мои пальцы осторожно касались его губ, словно проверяя, не стали ли они еще красивее (куда уж больше?), я вдруг неожиданно даже для себя заявила:
– А Батыя я все равно убью!
Горницу огласил смех Вятича:
– Маньячка! Я всегда говорил, что связался с маньячкой! Ну что с тобой делать, а?
– Поцеловать.
– Это само собой…
К Батыю в Сарай
Мы придумали, какой подарок отправить хану.
Когда Вятич вдруг показал мне ту самую золотую пайцзу, которую я когда-то отняла у Батыя, я долго не могла поверить своим глазам:
– Откуда она у тебя?
Вятич только пожал плечами. Ясно, колдовские штучки…
– Это та самая, ее сберегли для нас.
– Старик снова приходил? Почему он разговаривает только с тобой, словно меня и нет?
– Приходил? Он никуда не уходил, чтобы возвращаться. Перестань ломать голову, воспользуйся помощью. Только для такого подарка и упаковка нужна особая. Сходите, купите на торге.
Мы с Лушей отправились на торг, я решила ради такого случая найти самую красивую коробочку, да еще и алой ленточкой перевязать…
Мне всегда нравился новгородский торг, вот где можно увидеть все и сразу. Вернее, это сразу растягивалось на несколько часов. Конечно, если просто так не болтаться по рядам, а ходить осмысленно, то найдешь куда скорее, вся торговля идет тематически, но разве можно не поглазеть?
На торге, как всегда, стоял немолчный шум, каждый или предлагал свой товар, или приценивался к чужому. Вот купец пересыпает из ладони в ладонь зерно, пытаясь доказать длинному, на первый взгляд нескладному мужику, что там много шелухи. Хозяин спокойно следит за толстым, точно колода, гостем. Чем дольше тот веет зерна руками, тем они чище. Оба давно поняли, что купец заберет все по хозяйской цене, ему уже пора уходить, долго торговаться нельзя. Теперь только идет борьба упорства, устоит перед натиском покупателя продавец, получит хорошую цену, а нет, так потрет гость руки и посмеется сам с собой над глупым хозяином. Нет, устоял, ударили по рукам как спрашивал, сделал купец знак крупному парню с угрюмым лицом, тот легко подхватил куль с зерном, взвалил на спину и засеменил бегом к берегу. Сам покупатель остался на месте, зорко выглядывая вокруг – сторожил еще два куля. Продавец зерна припрятал за пазуху что получил и направился в сторону, где предлагали свои товары ковали. Я только улыбнулась – наберет железа кованого, вот и весь торг, вся прелесть почти натурального обмена. Продал – купил – снова продал…
Кого и чего здесь только не было! Русские купцы развешивали и раскладывали скору, мех искрился на солнце, переливался, манил запустить в него пальцы, прижаться щекой.
Греки предлагали ткани, тонкие, почти прозрачные. Осторожно выкладывали на яркое сукно драгоценные камни, брали их толстыми пальцами с рыжими волосками на верхних фалангах, поворачивали, чтобы побежали от граней солнечные зайчики во все стороны. За игрой света завороженно следили не только раскрасневшиеся на морозе боярыни, но и купцы с севера. Женщинам хотелось, чтоб купили, а купцы прикидывали возможный барыш от перепродажи.
В другом ряду продавали выделанные кожи, пахнет кисло, но очень знакомо. Кожи вымочили в специальной закваске, чтобы они стали какая мягче, а какая, напротив, тверже крепкого дерева. Это большое умение – выделка кож, кожемяками Русь всегда славилась. А вот то, что из кож сделали – конская сбруя, ремни, даже усмошвецы сидят с сапогами, только нет ни тулов для стрел, ни щитов, обшитых крепкой кожей. Такой товар в другом месте, там все больше толпятся дружинники, оглядывают брони, щиты, натягивают, пробуя силу, луки, гнут над головами звонкие мечи, любуясь игрой переливов по булату… Там одни мужчины, женщины туда не ходят, но только не я. Меня ноги сами несли к щитникам да латникам, засмотрелась на кольчугу, которая просто играла на солнце. Ажурная, как паутинка, но сразу видно, что крепка, не всякий меч пробьет.
Луша опасливо озиралась, толкаться среди рослых крепких мужиков, которые не желали замечать присутствия двух женщин, разговаривали громко, хохотали грубо. Я потащила сестрицу дальше, конечно, она у нас к оружию и грубостям не приучена…
Коробочку мы купили, еще приглядели мальчишкам игрушки и вдруг… такой голубой цвет я видела только однажды – это был цвет плаща князя Романа, того самого, который сделал меня под Козельском главой рати. На мгновение замерев, я бросилась к купцу, расталкивая всех на своем пути. Лушка едва поспевала, отчаянно вопрошая:
– Ты чего? Ты чего, Настя?
Голубой ткани у купца было много, куда больше, чем на один плащ, он мог безо всякого убытка отрезать мне с полметра, как раз осталось бы еще кому-то. Но хитрый тип уловил мой сумасшедший интерес к этой ткани и принялся отрицательно мотать головой, мол, нет-нет, только всю или ничего! Куда он денет остальное?
– Сколько стоит?
Он загнул цену раза в три. Дальше последовала сцена, которую наглец наверняка запомнил надолго, если не на всю жизнь. Я подбросила ему монету и, пока ловил, успела вытащить из ножен саблю. Привычка иметь с собой оружие укоренилась у меня, кажется, на всю оставшуюся жизнь (надеюсь, она будет долгой). Это, конечно, не боевая, но вполне годная для того, чтобы вспороть его толстое брюхо.
Увидев блестящую сталь перед собой, купец сначала совершенно отчетливо икнул и даже чуть присел, а потом раскрыл рот, чтобы заорать на весь торг, мол, грабят! Но сделать это мы ему не позволили, я ловко откромсала небольшой кусок ткани и спрятала его в рукаве. Сабля с легким шипением исчезла в ножнах.
Лушка ехидно посоветовала так и не заоравшему купцу:
– Рот закрой, ворона нагадит…
Мы удалялись гордые своей победой над жадным купцом, ожидая окрика или хотя бы его вопля. Не закричал. Вообще-то, денег, что я ему кинула, хватило бы на приличный кусок, куда больше того клочка, что я отрезала, потому обвинить меня в воровстве или порче товара он не мог.