Невеста
Шрифт:
— Папа, речь идет о Володе, — сказала Валя. — Я знаю, ты его не любишь, но сейчас речь идет о судьбе человека.
С трудом подавляя слезы, Валя рассказала о суде. Закончив свой рассказ, она долго не решалась взглянуть на отца.
Кудрявцев положил ей руку на плечо.
— Я предвидел все это, — тихо произнес он.
— Что, что ты мог предвидеть?! — удивленно воскликнула Валя. — Этот суд? Этот жестокий приговор?!
— Нет, Валюша, — медленно покачал головой Кудрявцев, — разумеется,
— Почему?! — вскричала Валя. — Как ты можешь…
— Валя, девочка, успокойся, — прервал ее Кудрявцев. — Поговорим об этом потом… позже.
— Нет, нет! Я хочу говорить сейчас! Неужели ты не понимаешь, что ни о чем другом я не могу говорить?
— Хорошо, — мягко согласился Кудрявцев, — давай сейчас. — Он встал, сделал несколько шагов по комнате и остановился, прислонившись к косяку двери. — Видишь ли, — продолжал Кудрявцев, — все эти месяцы я молчал. Мне было тяжело молчать, Валюша. Знать, что ты встречаешься с этим… — он едва удержал уже готовое сорваться с губ резкое слово… — с этим человеком, знать и чувствовать свое бессилие — это очень, очень тяжело.
Он глубоко вздохнул. Валя молчала.
— Теперь наступила развязка, — продолжал Кудрявцев. — То, что не сумел доказать тебе я, доказал суд.
— Нет, папа, — сказала Валя, — суд ничего не доказал.
— Почему?! Следователь, судья, прокурор — все они, по твоим же словам, считают его преступником…
Валя вздрогнула, и Кудрявцев умолк, оборвав себя на полуслове.
— Никогда, — медленно произнесла Валя, — никогда не смей называть Володю преступником.
Кудрявцев подошел к Вале и снова тяжело опустился рядом с ней на кровать.
— Я понимаю, — сказал он. — Тебе неприятно и стыдно говорить о том, что случилось. Хорошо. Будем считать всю эту историю ошибкой. Так сказать, ошибкой молодости. Одной из тех, на которых учатся.
Он обнял Валю и слегка притянул к себе.
— Забудем обо всем этом, Валюша. Лучше поздно, чем никогда. Ну? Договорились?
— Нет, — тихо ответила Валя.
Кудрявцев отодвинулся и недоуменно переспросил:
— То есть как это «нет»? Что ты хочешь этим сказать?
— Приговор несправедлив. Я не могу с ним согласиться.
— Ах, вот как? — медленно произнес Кудрявцев. — Ин-те-рес-но. — Теперь он уже с трудом сдерживал раздражение. — «Не можешь согласиться»! Что же ты, скажи на милость, намерена делать?
— Не знаю, — устало ответила Валя. — Буду бороться.
Кудрявцев резко поднялся.
— Ты… сошла с ума!
Валя покачала головой.
— С Володей случилось несчастье, и я должна ему помочь. Вообще я уверена…
— В чем ты можешь быть уверена? — уже едва сдерживаясь, воскликнул Кудрявцев. — Что ты знаешь о жизни?
—
— Перестань, — нетерпеливо взмахнул рукой Кудрявцев. — Это я во всем виноват! Простить себе не могу! Я должен был заставить тебя расстаться с этим парнем. Но я переоценил твой ум, твою способность разбираться в людях! Я виноват во всем, я, я!..
Он замолчал, задохнувшись от гнева.
Если бы дочь закричала, заплакала, стала бы защищать этого парня, Кудрявцеву было бы легче.
Но Валя сидела молча, как бы задумавшись. Его испугала ее внезапная отрешенность, явное безразличие к его словам, странная сосредоточенность. Кудрявцев вдруг почувствовал, что, по существу, Вали уже здесь нет, и чем дольше будет продолжаться этот разговор, тем дальше она будет уходить…
С новой силой он ощутил страх неотвратимо надвигающегося одиночества.
Валя поняла, о чем думает сейчас отец. Ей стало жалко его. Она встала с кровати, провела рукой по его редким, седеющим волосам и сказала:
— Не надо, папа! Ты ни в чем не должен обвинять себя. Но я ничего не могу поделать с собой. Я люблю Володю. Понимаешь, люблю! И тебя я тоже люблю.
— Валя, родная, разве обо мне речь! Но подумай о себе. Опомнись, постарайся увидеть вещи такими, каковы они на самом деле.
Кудрявцев лихорадочно подбирал слова, надеясь, что он еще сумеет переубедить дочь.
— Поверь мне, Валя, — продолжал Кудрявцев, — мне, отцу, человеку, который в три раза старше тебя! Ты придумала себе все это. Понимаешь, придумала! Я не могу желать тебе плохого. У меня ничего не осталось в жизни, кроме тебя. Настанет день, и ты уйдешь от меня. Но я хочу, чтобы ты ушла с человеком, который достоин тебя…
— Он достоин! — воскликнула Валя.
— Нет! — крикнул Кудрявцев, делая резкий жест рукой. — Я больше не хочу слышать об этом! Тебе просто жалко этого неудачника. Он сам виноват во всех своих несчастьях. Мне достаточно было поговорить с ним полчаса, чтобы увидеть его насквозь. Он озлоблен, во всем ищет плохое, не любит нашу жизнь…
— Нет! — перебила его Валя. — Он любит нашу жизнь! Но он хочет, чтобы она стала лучше, еще лучше!
— Он нигилист! — с негодованием крикнул Кудрявцев. — Скажите пожалуйста! Молокосос! Он хочет, чтобы наша жизнь стала лучше! И ты всерьез это повторяешь?
— Я верю в Володю! Верю вопреки всему, что о нем говорят!
«Все напрасно, — сказал себе Кудрявцев. — Этот разговор ни к чему не приведет. Переубедить ее невозможно. Если не пресечь все это, она наделает глупостей. Потом я никогда не прощу себе, что не проявил характера».