Невеста
Шрифт:
Поделившись, как обычно, впечатлениями от клиентов, Валя по секрету рассказала мне, что Светка, после изрядного подпития на заказе в сауне, злилась, как это получается, что она сама и рожала, и после этого еще сделала два аборта, и всегда являлась в эти проклятые больницы сама, без поддержки, а вокруг меня Вадим клеится, будто я медом намазанная.
Услышав это, я уже не сомневалась, впервые за брянский период моей жизни, собираясь в гости не для отработки эротических номеров, а просто так. Оказавшись, наконец, у Вадима дома, я увидела множество книг, и поняла, что ужасно скучала по ним. Увидела огромное количество пластинок и магнитофонных записей — и до меня дошло, как я буду когда–нибудь жить.
— Почему ты не уехал вместе со своими за границу? — спросила я, когда мы сидели за бутылкой вина в комнате с большими книжными шкафами, заставленными доверху.
— Я люблю эту страну, — ответил он просто.
— А деньги? — вырвалось у меня. — Там платят больше, и вообще, разве у нас жизнь?
— Ну конечно, — сказал Вадим. — У нас–то и есть жизнь, та, которую я знаю, и русские книги, и музыка, которую я люблю, и друзья.
После этих слов я почувствовала себя неполноценной.
— А почему ты работаешь на блядовозке? — решилась я. — Неужели нет ничего лучше?
— Дык, нравится мне, — вздохнул Вадим. — Я уже много где работал, и в конторах инженерных, и ди-джеем, и в Москве на заводе успел, но это все не мое. А когда еду по ночному городу, и опасность повсюду, а за спиной у меня хорошенькие девки надушенные сидят, мне в кайф, и настроение поднимается.
— Черт, так ты не из–за денег это делаешь? — опешила я.
— Ну, деньги тоже платят неплохие, — согласился Вадим. — Только это не главное.
Я ему не поверила, во всяком случае, не сразу. Думала, выставляется он передо мной эдаким разбитным парнем, но я ошибалась.
Мы сидели при свете свечей, играла классная музыка, и я чувствовала напряжение Вадима. Он деликатно не заводил разговор о сексе, но я уже заранее знала, что буду делать, и мы начали целоваться, а потом я расстегнула ему все, что мешало, и медленно довела его до состояния, когда он начал стонать и выгибаться. Он доверился мне и не трогал руками мою голову, чтобы побыстрее облегчиться. Я сама выбрала момент, несколько раз оттянув завершение, так что он уже был на пределе своей выдержки и завопил, наверняка переполошив соседей, когда я, наконец, приняла едва ли не стакан его влаги своим обученным ртом. Облизываясь, я смотрела на него снизу вверх, как это делала Валя, и очень хотела увидеть что–то большее, чем обычное самодовольное торжество мужика.
— Слушай, ты чародейка, — сказал Вадим. Глаза у него были закрыты, но худое лицо сияло именно торжеством, так что я вполне уверилась, будто психика у всех самцов одинакова, и нет никаких исключений.
Так я начала жить у Вадима, и первым делом набросилась на книги, даже ненадолго оставив свой английский. Он уезжал на работу, а я готовила обед, убирала и читала, изредка включая телевизор, чтобы услышать новости о боевых действиях в Приднестровье, или концерт группы «На-на», о которой теперь, пожалуй, мало, кто помнит.
Через неделю я сказала Вадиму, что у меня уже не идет кровь, и что я готова продолжать борьбу за обладание вожделенными президентами. Конечно, я ждала другого, но готовилась именно к тому, что услышала:
— Дык, хорошо, а то девчонки уже соскучились, каждый день спрашивают. Завтра и поедем.
Наверное, я была грустнее, чем обычно, понимая, что в последний раз наслаждаюсь продолжительным чтением в уютной квартире. За окном октябрь выкрасил склон Покровской горы в багрянец и золото, я любовалась этой красотой и даже не поинтересовалась у Вадима, почему собственно завтра, а не сегодня.
Он пришел под утро, забрался в постель с холодными ногами, от него пахло спиртным и сигаретами, и он дрожал, как щенок, а я вспомнила свою первую ночь с мужчиной,
Я не сразу пришла в себя, несколько секунд осмысливая, что это было, а когда сообразила — обняла Вадима за плечи и притянула к себе, не желая отпускать его, ни на секунду, никуда, никогда.
— Ну, малышка, ты что, в самом деле, — все–таки он вырвался и потянулся за сигаретой.
— Я сегодня впервые поняла, что такое секс, — призналась я. — Думала, что это другое,… а это же… ради этого живут!
— Многие так и думают, — сказал Вадик, затягиваясь.
— А ты? — я перевернулась на живот и смотрела на него. — Ты считаешь иначе?
Он некоторое время не отвечал, но худое лицо его будто закаменело, а в глазах полыхнул какой–то странный огонь.
— Наверное, я был бы счастлив так думать, — сказал первый мужчина, с которым я испытала блаженство. — Если бы не знал, какой кайф от герыча.
Я не сразу поняла, а, поняв, подумала, что это не со мной происходит. Вообще все происходит с кем–то, кому снится кошмар, просто кошмар, который скоро пройдет, не оставив следа.
— Ты бросишь, — решительно сказала я, восемнадцатилетняя проститутка, познавшая аборт и оргазм. — Ты сильный, ты уже бросил, понятно тебе?
Я обхватила его костистое тело руками и ногами, он обнял меня и мы еще долго так лежали, а потом любили друг друга до утра.
В тот же день я возобновила работу, будто ничего особенного не произошло.
Мир как–то так устроен, что наши эмоции абсолютно на него не влияют, но этого не понимаешь, когда ты молодой. В то время мне уже не казалось, что моя радость или моя боль значат что–нибудь большее, чем просто переживания, которые со временем пройдут. Я удивлялась, если кто–нибудь считал, что он со своими чувствами значит нечто исключительное. Мое смирение и стойкость появились на свет, когда умер отец, и вместе с этим я повзрослела настолько, чтобы перестать считать себя чем–то особенным в мире. Если бы я была не такая, как все, я сумела бы не допустить, чтобы папа ушел, но коль уж это случилось, я не могла позволить себе зависеть от эмоций, и я научилась их презирать. Это помогло мне прийти к пониманию того, что слова не стоят переживаний, и только поступки могут привести к результатам в жизни. Моя гордость не позволяла страдать ненужными словами, я должна была делать что–то для себя и для тех, кто был мне дорог. И я продолжала работать.