Невеста
Шрифт:
А Вадик продолжал любить меня после работы.
Даже старый мудрый Палыч долгое время не догадывался, что наш охранник сидит на игле. Другие девчонки тоже не видели ничего особенного в действиях и манерах Вадика, а я уже понимала, что его белые рубашки — это такой яркий поплавок, удерживающий его до времени от падения на дно.
Поведение его с клиентами было дерзким, и часто его били, а он давал сдачи, когда мог. Наш экипаж под его охраной почти не попадал в переделки, хотя на нем редко заживали синяки, а однажды ему сломали нос и ребро. Я жила у него и ухаживала за ним, как могла, но все равно он временами покупал у барыги свою дрянь, и с этим я ничего
Довольно долго я не сталкивалась с проблемами на работе, пока однажды мы не поехали на вызов, поступивший из частного сектора.
Там трудно было найти телефон, чтобы отзвониться на базу и уточнить адрес, а на домах не было номеров, и разбросаны они были беспорядочно и бестолково, будто бы планировщик специально задался целью сбить с толку вражеских шпионов. Мы долго плутали между одноэтажными домиками, падал декабрьский снег, и, когда наконец нашли нужный адрес, нас опередил и поджал серебристый джип, не давая проехать дальше. Он следовал за нами уже некоторое время, но Палыч просто не имел маневра и остановился, боясь увязнуть в снегу.
— Так это вы до нас добираетесь! — обрадовано крикнула вышедшая из джипа личность, сверкая золотыми фиксами. От калитки к нам спешили еще двое парней в свитерах, видно, невтерпеж им было нас встретить.
— Стойте, господа, — начал Вадик, выскакивая из «Волги», — вы ошибаетесь, мы с дороги сбились.
— А это наши шалавы! — обрадовался фиксатый, открывая заднюю дверцу нашей машины. — А ну выходи строиться!
Я сидела в середине, между Валей и новенькой Наташей, которая заменила в экипаже Марину. Наташе было двадцать четыре, и у нее была дочь пяти лет, жившая в одном из райцентров с бабушкой.
— Да вы чё, братья, — театрально изумлялся Вадим, — это ж беспредел, в натуре!
Между тем фиксатый выволок из машины Наташу, и настала моя очередь. Я вышла сама, понимая, что отсидеться мне не дадут. Но пока меня никто не трогал, и я потихоньку отступала за багажник «Волги». Тут быки в свитерах обратили внимания на нелепую фигуру в белом полушубке.
— Хорош бакланить, сутенер, — веско сказал один из них и врезал Вадику в промежность ногой, обутой в тяжелый ботинок.
— Забирай девок в хату, — распорядился фиксатый, не отпуская Валину руку.
— Постойте, — взмолилась я из–за багажника. — Мы не сами по себе, наша крыша Клим, не надо драться!
— С твоей крышей, прошмондовка, мы разберемся сами, — не меняя мрачное выражение, ответил тот, что ударил Вадика.
Обходя лежащее тело, он двинулся ко мне, но тут корчившийся на снегу Вадик вдруг схватил его за ногу и заорал:
— Соня, беги!
Голос ударил меня, как хлыстом, и я помчалась туда, откуда мы приехали, разом вспомнив свои спортивные навыки. Если бы не проклятые сапоги на высоком каблуке, я наверняка оторвалась бы, но разъяренный ублюдок в удобных ботинках и легком свитере догнал меня, вязнущую в снегу. Правда, через метров двести… Дикую погоню видели, как минимум, несколько человек по дороге, но никто не пришел на помощь маленькой беглянке. Хотя смотрели все с интересом, это точно. Наверное, им понравился и последний прыжок здоровенного преследователя, после которого я буквально оказалась под ним, и мой рот и нос забился обжигающим снегом. Удачливый
Его избивали сладострастно, долго, радостно. В доме оказалось еще двое пьяных беспределщиков, а из–за руля джипа вышел водитель, и все они оттянулись на нашем охраннике, как могли. Нас почти не били больше, а Палычу вообще удалось убраться невредимому, увозя окровавленного Вадика без сознания.
Это не были ардашевские, но суть дела не изменилась оттого, что фиксатый оказался тоже «синим» и якобы приятелем нашего Клима — нас полтора часа имели во все места, причем обращались, как с рабынями, заводясь от собственного могущества и безнаказанности.
А потом подтянулись климовские.
Я услышала стук в дверь, стоя раком у горячей русской печки, а один из ублюдков вколачивал свой отбойный молоток в мою прямую кишку. Использовать смазку мне не позволили, и я кричала и царапала изразцы, ломая ногти, что нравилось насильнику, и он никак не мог оторваться, хотя встревоженные мужские голоса, долетавшие ко мне сквозь боль, вселяли надежду, что ситуация изменилась. Наконец, он кончил, и я стала собирать свои вещи и одеваться, пользуясь тем, что никто не обращает на меня внимания.
Дверь открыли, и на пороге зазвучали голоса наших избавителей. Мне было непонятно, что случится дальше, и я торопливо натягивала одежду, которую, как назло, не сразу удавалось найти. Постепенно до меня дошло, что резни и стрельбы не будет, и я стала прислушиваться к разговору, который происходил в сенях.
— Да все путем, брат, — звучал хрипловатый голос фиксатого. — Мы немного отдохнули с курвами, все нормалек, они в порядке, вы ж знаете, мы беспредела не допускаем.
— А че охранника отмудохали? — когда–то я слышала этот голос на одном из «субботников», но имя не вспоминалось.
— Кого? Сутенера этого? — изумился фиксатый. — Да он оборзевший вконец! По понятиям ваще надо было его мочить на хер, да руки неохота пачкать. За него и подписываться впадлу, я еле моих пацанов удержал, когда он им такое зарядил…
— Ну ладно, где бабы? — спросил его собеседник, и я поняла, что братки разойдутся миром, а мы, как всегда, останемся крайними.
Так оно и вышло: нас отвезли на базу, всех троих на грани истерики, но мне еще пришлось утешать рыдающую Наташу, у которой шла кровь, и я купила ей свечи, которыми пользовалась сама. Оказалось, что это был первый анальный опыт у нее в жизни, и я восемнадцатилетняя девчонка, была, выходит, более закаленная, несмотря на то, что Наташа и замужем побывать успела, и родить, да и выше она была на целую голову.
Я позволила себе поваляться со свечой не больше получаса, пока боль немного не затихла, а потом поехала в больницу. Меня не хотели пускать из–за позднего времени, но потом пожалели, и я до утра дремала, скорчившись на стуле и положив голову на постель Вадика, который по-прежнему не приходил в сознание. В эту ночь я усвоила, что нет по сути никакой разницы между ним и мной: мы оба были одинаково бесправны и столь же презираемы. Почему–то меня это согревало.
После этого случая Наташа перестала работать вообще, уехав к себе в райцентр, а на моей прежней квартире поселились сестры-близнецы Коняевы, причем, они были непохожи друг на друга — одна из сестер была заметно полнее другой. Их стали называть Большой Конь и Малый Конь, так что я запомнила их по этим кличкам, а не по настоящим именам, самым обычным.