Невезучая, или невеста для Антихриста
Шрифт:
— А это вы чисто лишь бы спросить, или с тонким намеком на "И только смерть разлучит нас" интересуетесь?
Люциевич поперхнулся мясом и осторожно от меня отодвинулся.
— Вы о чем, Антипенко?
— Ну как же, Антон Люциевич, борщ — это приворотное зелье необратимого действия. Травить им мужика имеет право только законная супруга. И что интересно. Заметьте. У жертв со временем начинается абсолютное привыкание. Поэтому они каждые выходные прутся на рынок, дабы купить свежих ингредиентов для новой отравы. Тьфу. Зелья.
— Зачем похоронный? — стал сильно тупить шеф.
— Потому что после Мендельсона со мной вы долго не проживете.
Люциевич минуты три переваривал информацию, а потом недовольно пробурчал:
— Антипенко, а по-человечески сказать, что борщ вы готовить не умеете — нельзя было?
Чего ж сразу — не умею? Борщ, милейший, только после свадьбы. А на халяву у нас в столовке только соль, перец и зубочистки дают.
— Антон Люциевич, вы о делах думайте, а не о борще, — постучала пальчиком по стопке бумаг. — Помните. Кто не работает, тот не ест. И вы в банк позвонили?
Люциевич резким росчерком пера поставил свою резолюцию на документе, одарив меня отнюдь не благодарным взглядом.
— Антипенко, вы не референт, а адский Цербер, — возмутился он. — Откуда вы только свалились на мою голову?
— Кто на чью голову свалился — это вопрос спорный. А если быть точной, то и не на голову вовсе. Вы мне "Марфу Васильевну" своим гламурным "гробом" покалечили, и самое малое, чем вы можете загладить свою вину, так это не развалить свой лизинг, потому что как начальник и работодатель вы нас с ней целиком и полностью устраиваете.
Босс округлил глаза и оторопело выдал:
— Я с такой наглостью сталкиваюсь впервые.
— А не надо с нами сталкиваться, — миролюбиво заметила я. — Гораздо продуктивнее с нами дружить.
— Антипенко, почему вы все время о себе говорите во множественном числе? У вас что, мания величия?
— У нас с "Марфой Васильевной" интеллигентное воспитание и серьезный подход к жизни, а манией величия страдают озабоченные халявщики вроде вашего Кобеля Соломоновича — толку мало, зато самомнения хоть одним местом жуй.
— Антипенко, за что вы Асмодея так невзлюбили? Он, между прочим, прекрасный специалист.
— Артист он прекрасный и манипулятор.
— Это вы зря, — фыркнул шеф. — Придется вам как-то налаживать отношения. Тем более что нам вместе сегодня предстоит лететь на международную конференцию по лизингу в Берлин. Так что я отпущу вас раньше, чтобы вы могли собраться в дорогу. Я решил взять вас с собой в качестве помощника.
Здрассте, приехали. Он решил. Я и самолет — это взаимоисключающие друг друга понятия. Нет, я-то и моя счастливая звезда однозначно выживут, а вот самолет и Люциевич — не уверена. На Кобеля Соломоновича, так и быть, забьем, его не жалко.
Зараза. С этим надо что-то делать.
— Я не могу с вами лететь. У меня
— Антипенко, — резко осадил меня шеф. — Я бы попросил. Личная жизнь и пристрастия Асмодея Соломоновича вас не касаются.
— Да мне фиолетово на его пристрастия, главное, чтобы они не касались вас. Вы ж морально неустойчивый. Вам три капли коньяка в кофе нальют, и вы со своим "Чужим" сдадите проституткам в "Артемисе" все явки, пароли, а заодно и деньги.
— Антипенко, — взвился босс.
— Чего "Антипенко"? — сурово зыркнула на него я. — Одного с Кобелиновичем никуда не пущу. Или едете с Татьяной Леонидовной — или не едете вообще никуда.
— Да, — подвякнула у меня в голове чертобаба. — Правильно, дочка.
— Душа моя, что за бабские наезды? Ну, пусть мальчик гульнет напоследок — пробасил второй черт.
— Что? — взвизгнула бесяка и зашипела, как раскаленная сковородка.
— Да нет, я так, в качестве альтернативы предложил, — тут же пошел на попятную черт, после чего стали раздаваться какие-то подозрительно непотребные чмокающие звуки.
— Антипенко, это неслыханно. Я вообще-то ваш начальник. У вас с субординацией как? Или вы слова такого отродясь не слыхали?
— У нас с субординацией, — со всей ответственностью заявила я, — полный консенсус. Поэтому мы с ней взяли над вами шефство. Помните, как у Сент-Экзюпери: мы в ответе за тех, кого приручили. Так что можете за свой лизинг не волноваться. Пока вы будете участвовать в конференции, я за ним присмотрю.
— Звучит как угроза, — опасливо воззрился на меня Люциевич, затем прищурился и зачем-то поставил нам с "Марфой Васильевной" диагноз: — Слушайте, да вы самая наглая девица, какую я когда-либо встречал.
— Папа говорит, что наглость — второе счастье. Так что можете за себя порадоваться. Все это счастье досталось вам.
— Я радуюсь, — как-то не очень воодушевленно изрек босс. — Правда, пока не знаю, что с этим счастьем делать. Антипенко, а может, вы на время моего отсутствия в офисе пойдете в отпуск?
— Ага. Боитесь, что у вас ценный кадр "сгорит" на работе? — довольно приподняла бровку я.
— Да нет, — мрачно выдал Люциевич. — За работу я переживаю больше.
Нет, ну обидно. Я тут за его адский лизинг всем сердцем и душой радею, а он мне вотум недоверия выражает.
— А давайте с вами поспорим, — предложила я. — Если к моменту вашего возвращения здесь будет царить идеальный порядок, вы извинитесь и добавите мне прибавку к жалованию.
— А если нет? — сложил на груди руки шеф.