Невидимая река
Шрифт:
Я спас свою шкуру. Пока я прочно сидел на игле, мне ничто не грозило.
Героин спас мне жизнь.
Вернее, продлил мою жизнь – на шесть месяцев, пока не заявился Дуглас из группы Сэмсона и не сделал мне предложение, от которого мне пришлось отказаться…
Пат кивнул. Я постоянно сбивался и перескакивал с одного на другое, но суть он ухватил.
– Так почему ты не можешь вернуться домой? – спросил он.
– Они считают, что Дуглас все равно заставит меня дать показания, и, хотя мои показания сами по себе ничего не значат, они существенно добавят веса доказательствам, полученным Сэмсоном. Им надо залатать все дыры. Если
– Вот поэтому, Александр, тебе лучше остаться здесь, ничего не предпринимать и просто поправляться.
– Пат, ни здесь, ни там мне ничего не светит. Единственно, зачем мне стоит поправляться и завязывать с наркотиками, – это чтобы пристрелить паскуду Чарльза Малхолланда, убийцу двух моих друзей. Неужели ты не видишь, он же шизанутый! Его надо остановить. Мне надо успеть до шестого августа, пока не сделано официальное заявление, пока он не прошел в конгресс. Если у меня получится, я смогу восстановить справедливость.
Пат вытер мне лоб влажной губкой. Напоил чаем с ложечки и покачал головой:
– Алекс, ты лежишь здесь уже десять дней. Слишком поздно. Вегенер объявил, что уходит из политики. Мэр Форт-Коллинса не будет выставлять свою кандидатуру. Так что они просто коронуют Чарльза Малхолланда – он пройдет в конгресс от Республиканской партии вне конкуренции. Все кончено. Слишком поздно. Будь что будет.
– Что? Слишком поздно? Ах да, я забыл, этот план не выгорел… Ничего, у меня есть новый план – убить его на благотворительном балу, прямо там и прикончить.
– Псих, – пробормотал Пат. – Ты меня уже один раз не послушался, и к чему это привело? Послушайся хоть сейчас!
Я многим был обязан Пату. Он колдовал над моей ногой, извлекая дробину, боролся с последствиями шока, переливал кровь и, наконец, помог мне распрощаться с наркотиками. Пат не был ни хирургом, ни терапевтом – и это к лучшему: врачи не имеют навыков в делах такого рода. А он сумел меня вытянуть. Но я его не слушал. Я слушал указания свыше. В моем мозгу эхом отдавались стихи из Бхагават-гиты: «Откуда напало на тебя в минуту опасности это позорное, недостойное Арийца отчаяние, закрывающее небо и не ведущее к славе, о Арджуна?»
Прошло еще несколько дней, прежде чем я смог начать передвигаться без посторонней помощи. Я распрощался с героином, рана на ноге затянулась. Я ходил по улицам Форт-Моргана, высматривая подозрительных типов, но так их и не встретил. Те нанятые бандюки видели, как я нырнул в Саут-Платт, и, по словам Пата, репутация у реки была такая, что они не сомневались: подстреленный, я уж наверняка утонул.
Опасность миновала. Во второй раз они решили, что убили меня. Такой шанс нельзя упустить. Следующим моим ходом будет сюжет на девятом канале. У Чарльза намечается мероприятие по сбору средств, летний бал «Все в белом» в зале «Истман» в Денвере. Неплохо придумано. Историческое здание, бальный зал «Истман» уже несколько лет не использовался, и все полагали, что событие подобного масштаба поможет отвадить застройщиков. Полная потеря бдительности. Я наведу там порядок.
Я не сомневался, что Чарльз убийца, но одна мысль не давала мне покоя. Произошедшее на кладбище по ряду причин было ему невыгодно.Чарльз не из тех людей, которые знают, где и как нанять киллеров. Зато он наверняка читал, что каждый третий американский
Что-то тут не сходится. И есть только одно место, где я смогу все выяснить.
Колено почти не болело, а душа не болела совсем – тяги к наркотику я больше не испытывал. Потому я смело заявил Пату:
– Нам надо возвращаться в Денвер.
Он запротестовал, пришел в ярость, отказался наотрез.
В итоге мы собрали вещи. Сели на автобус, приехали в Денвер, взяли такси до старого обиталища Пата. Эфиопы съехали, в фойе пахло мочой, и все было завалено мусором. Кто-то пытался выломать новые замки на внутренней двери, но, к счастью, ему это не удалось.
Мы устроились у Пата. Я не мог вернуться в комнату, где был убит Джон.
Мир для меня стал жестче. Денвер – большой, жаркий, неприятный город. Я видел на лицах людей злость, обращал внимание на подлость и мерзость жизни. Героин сглаживал все края, успокаивал, размывал грани вещей, как на картинах импрессионистов.
Я изучил личные дела Роберта, Чарльза и Амбер Малхолланд. Рутинная работа полицейского, старо как мир. Звонки в Гарвард, в юридическую контору «Катер энд Мэй», в «Малхолланд траст». Хождения в публичную библиотеку Денвера.
С Робертом и Чарльзом все ясно. Их следы на каждой странице по всем газетам. Известные люди. Дети мультимиллионера. Отец разведен, трастовые фонды, частные школы, высшее образование в Лиге плюща [27] , оба имеют ученые степени в области экономики и политологии. Никаких сюрпризов.
27
Лига плюща – объединение восьми старейших привилегированных учебных заведений на северо-востоке США: Корнельский, Колумбийский, Гарвардский, Принстонский, Пенсильванский, Йельский, Брауновский университеты и Дартмутский колледж.
А вот что касается Амбер Малхолланд…
Это имя вообще нигде не упоминалось, никакой информации. В «Денвер пост» и «Нью-Йорк таймс» было сообщение о ее свадьбе – и все. Я запомнил фотографию в ежегоднике у нее дома. В первый год обучения в Гарварде она сменила фамилию Дунан на Абендсен. Зачем? Меня это озадачило. Она говорила что-то о сложностях во взаимоотношениях с отцом. А как, интересно, ее звали на самом деле?Существовал простой способ выяснить это…
Я надел рубашку, галстук и заявился с букетом роз в приют для престарелых на Пенсильвания-стрит, где находилась мать Амбер.
Меня встретил молоденький охранник с короткой стрижкой.
– Э-э, вы не подскажете мне… Я принес розы для миссис Дунан, но если этой фамилии нет, вычеркнута, то тогда, должно быть, она записана как миссис Абендсен, – сказал я, стараясь копировать американское произношение.
Парень едва взглянул на меня:
– Двести первая комната.
– Так как ее фамилия?
– Вначале вы правильно сказали.
Приют высшего класса. Шикарные ковры, перила красного дерева, нянечки в кружевных фартуках. Я постучался в дверь с номером 201. Вошел. Хрупкая пожилая леди с седыми волосами сидела в кресле, смотрела в окно и поглаживала свитер, словно кошку, которая свернулась у нее на коленях.