Невидимка с Фэрриерс-лейн

Перри Энн

– Сержант Патерсон, сэр, – представился он и остановился, вытянувшись не то чтобы по стойке смирно, однако явно с уважением.

– Спасибо, что пришли, – ровно проговорил Питт, – садитесь, – и указал на стул Ламберта.

– Благодарю вас, сэр, – принял приглашение Патерсон. – Мистер Ламберт сказал, что вы хотели поговорить со мной о деле Блейна – Годмена.

Лицо его омрачилось, но Питт не заметил в сержанте желания уклониться от разговора.

– Верно, – подтвердил он. Ему не надо было объяснять сержанту, для чего он собирается его расспрашивать, но тем не менее Томас пояснил: – Убийство, которое

я сейчас расследую, по-видимому, имеет отношение к тому давнему делу. Мистер Ламберт уже рассказал очень многое, но мне хотелось бы услышать от вас о передвижениях мистера Годмена в ту ночь.

Лицо Патерсона очень ясно выражало его чувства. Только одного воспоминания было достаточно, чтобы сержант снова ощутил гнев и отвращение. Он весь напрягся, плечи его словно свело, голос изменился.

– Я один из первых добрался до того двора на Фэрриерс-лейн. Блейн был очень высокий и совсем еще молодой…

Патерсон остановился, лицо его сморщилось, словно от боли, и было совершенно очевидно, что он припоминает все тогда увиденное во всех жутких подробностях. Сержант глубоко вздохнул и продолжал, пытливо глядя на Питта и пытаясь убедиться, что тот понимает весь ужас случившегося:

– Он уже довольно давно был мертв. Ночь была холодная, почти морозная, и он закоченел. – Голос Патерсона дрогнул, но он с усилием взял себя в руки. – Я бы не хотел описывать его, сэр, если вам не обязательно это знать.

– Не надо, – быстро ответил Питт, испытывая сочувствие к этому человеку.

Патерсон хрипло кашлянул.

– Спасибо, сэр. Не то чтобы я и прежде не видел трупов – да нет, видел, и даже очень много. Но это было по-другому. Это было святотатство. – Голос у него сел, и он опять весь напрягся.

– Есть ли у вас соображения насчет того, как такой несильный человек, как Годмен, мог поднять тело и распять его?

Патерсон задумался, позабыв о своих чувствах, и сосредоточенно нахмурился.

– Нет, сэр. Я сам удивлялся. Но никто ни разу не допустил, что, может, ему кто-нибудь помогал. Он был точно один; насколько мы знаем, он вышел с Фэрриерс-лейн один. Да такое и не делают в компании с другими. Наверное, Годмен знал прием, как поднять человека в таком случае. Может, его научили этому, ведь он актер. Умеют же пожарные…

– Возможно, – согласился Питт. – Продолжайте. А как вы думаете, куда он направился, выйдя с Фэрриерс-лейн?

– Погодите немного, сэр. Я тогда стал расспрашивать всех, кто там бывает, – уличных торговцев, мусорщиков, зеленщиков и так далее. И нашел цветочницу, которая видела его очень близко. Она стояла под фонарем на Сохо-сквер, где он остановился и заговорил с ней. И это был именно Годмен, он сам в том признался. Он сказал, что это было в четверть первого ночи. Она сначала думала, что это правильно, а когда мы ее допросили построже, то заявила, что это было без четверти час и что в первый раз она ошиблась. Это он сам, наверное, пытался ей внушить, что было только четверть первого. Там часы висят как раз над головой, и она слышала, как они били, но они отбивают по одному удару каждую четверть, а в половине бьют два раза, не как все остальные часы; значит, за пятнадцать минут бывает три удара.

– А это имеет значение? – уточнил Питт. – Ведь вы не знаете точное время, когда убили Блейна, не так ли? И уж, конечно, прохожие у Фэрриерс-лейн тоже не знали, сколько тогда было времени.

– Нет, не знали, – согласился Патерсон. – Но мы-то знали точно, потому что было известно, когда Блейн вышел из театра, а это было в четверть первого. Если бы Годмен тогда уже дошел до цветочницы, выйдя с Фэрриерс-лейн, тогда он, значит, не смог бы послать Блейну сообщение или убить его во дворе конюшни, потому что сразу же после разговора с цветочницей он нанял кеб, и кебмен поклялся, что подхватил его на Сохо-сквер и повез домой, в Пимлико, а это, стало быть, надо проехать несколько миль. Но он как раз в нужное время был на Сохо-сквер и говорил с цветочницей, и уже успел отделаться от пальто. Нам не удалось сбить кебмена; он все время твердил, что как только его высадил, так опять посадил седоков, поэтому точно знает время. – Лицо Патерсона исказило отвращение, словно запахло чем-то тошнотворным. – Это могло бы дать Годмену хорошее алиби, если бы цветочница не изменила показания. Может, тогда алиби и сработало бы.

– Но цветочница показания изменила?

– Да, ведь сама она на часы тогда не смотрела. Они были сзади нее; она только слышала, как они бьют, и приняла не веру, что это было четверть первого, а не без четверти час. И, конечно, прохожие у Фэрриерс-лейн тоже были там в то самое время.

– По-видимому, вы тогда хорошо поработали, сержант, – искренне похвалил его Питт.

Патерсон вспыхнул от удовольствия.

– Спасибо вам, сэр. Никогда я не старался больше, чем тогда.

– А Годмен признал свою вину, когда вы его арестовали? Или, может быть, позже?

– Нет, сэр, он так и не признался, – угрюмо ответил Патерсон, – все время твердил, что не виноват. Он так удивился, когда мы пришли за ним.

– Он сопротивлялся? Затеял драку?

Впервые за все время сержант отвел глаза в сторону.

– Ну да, э… сэр, он вел себя дерзко. Но мы его одолели.

– Представляю себе… – Питт почувствовал себя очень неуютно. – Спасибо, сержант. Просто не знаю, о чем еще вас спросить.

– А я вам помог, сэр, с вашим делом?

– Не думаю. Но, во всяком случае, кое-что прояснилось. Теперь я знаю все, что касается дела Блейна – Годмена. Возможно, мое дело и не имеет к нему никакого отношения – так, есть лишь парочка совпадений… Спасибо, что вы были со мной так откровенны.

– Спасибо вам, сэр.

Патерсон встал и, извинившись, вышел.

Больше тут уже ничего нельзя было узнать, и Питт покинул участок. Проходя мимо дежурного сержанта, он поблагодарил его за любезность и вышел на улицу, продуваемую сильным ветром. Начинало накрапывать; маленький мальчик в огромной фуражке поспешно сгребал навоз с мостовой, чтобы две женщины в больших шляпах могли перейти улицу, не запачкав ботинок.

В середине дня Томас встретился с Микой Драммондом. Шел уже очень сильный дождь; он барабанил в окна, стекая вниз бурными ручьями, от чего стекла совсем помутнели и можно было видеть только расплывчатые очертания зданий. Драммонд сидел в кабинете за письменным столом. Питт, волнуясь, опустился на стул перед ним. Было сумрачно, и на стенах уже потихоньку шипели газовые светильники.

– Что удалось узнать насчет Стаффорда? – спросил Драммонд, слегка отодвигаясь в кресле от стола.