Невидимое послание
Шрифт:
В том году была очень снежная зима. Весной ручьи побежали по оврагу и углубили его. Как-то раз уже после выздоровления Острогласов прогуливался между дачными ёлками и берёзами, а Ираида укладывала вещи, готовясь к поездке в город к родителям.
Проходя над обрывом, Острогласов вдруг увидал в освещённой солнцем глубине оврага светло-зелёный предмет, выступающий из жёлтого мокрого грунта. Предчувствуя шестым охотничьим чувством археологическую поживу, Острогласов не пощадил весеннего светлого комбинезона и, вымазавшись по плечи, спустился на дно урочища. Там он с ликованием вытащил из раскисшей глины странный металлический треножник — три грациозные ножки симметрично и ловко охватывали покрытый медной зеленью пузатый сосуд с короткой, с околышем,
Держа в руках драгоценный предмет, Острогласов стал выкарабкиваться из оврага, но его задержала новая находка. На сей раз из земли был извлечён дырявый эмалированный рукомойник, если и не трёхсотлетней, то уж по меньшей мере двухсолетней давности. А через некоторое время Христофор Георгиевич, ковыряя грунт палочкой, выковырял погнутую медно-зелёную ложку. У Острогласова больше не оставалось никаких сомнений, что место его дачи таит в недрах своих ещё немало подобных сокровищ…
В тот день вечером, улетая в город, Ираида твёрдо побещала мужу, что завтра же пришлёт ему флюоресцентный интроскоп. Через десять минут она, правда, начисто забыла об этом, однако после четвёртого напоминания по голографическому видеофону сдержала слово. Вскоре Острогласов торжественно расхаживал по своим владениям с интроскопом в руках, высматривая а экране наведённую флюоресценцию недр.
Он недовольно покручивал диски настройки, не видя ничего достопримечательного. Но вдруг экран показал уголок какого-то предмета. Тогда он чуть-чуть повернул ось интроскопа, и экран извлёк из недр некое шестиугольное пятно. Вращая ручки верньера, Острогласов пытался дать пятну яркость, но ничего не выходило. — Чертовщина! — вслух высказался следопыт старины, и тут его осенило, что предмет не усиливает заметно свою флюоресценцию, потому что он пустой внутри. Да, пожалуй, и предмета-то там никакого не было, а просто пустота, полость. И Острогласов испытал чувство признательности к славному прибору, открывшему под его ногами на глубине полутора метров странную полость, обладающую довольно правильной формой параллелепипеда.
— Ни с того, ни с сего пустота не рождается, — размышлял учёный. — Копать, немедленно копать!
Потихоньку отпластовывая лопаткой сантиметр за сантиметром податливую почву, Острогласов приближался к таинственной подземной нише, а когда погрузился в колодец до пояса, открылась заманчивая для каждого археолога полоса, требующая замены лопаты на хирургический скальпель. Левой рукой Христофор вытаскивал на свет заскорузлый комок, а в правой играло блеском лезвие, которое тонко очищало находку и преподносило искателю то останки женского гребня, то изъеденный ржавчиной будильник, отгремевший в последний раз у чьей-то кровати лет триста назад, и прочие диковинки, безжалостно попранные когда-то сапогами промысловиков, и на которые их деликатный наследник дышать не смел, сортируя по полкам полевого стеллажа.
Когда до купола пустой ниши остались считанные сантиметры, Острогласов принял необходимые меры чтобы не обвалить верха и не провалиться случайно самому. Он обложил эту пустоту траншеей, и изготовился взять её целиком, сбоку. Последний сантиметр пал, и взволнованный Христофор осторожно пустил пальцы дальше, в убеждении, что рука по локоть уйдёт в тьму пустоты. Этого не случилось, пальцы ощутили деревянную плоскость и металлические полоски. Остальное, как говорится, было делом техники.
В полдень следующего дня заботливо очищенный и отлично сохранившийся сундук боевого адмирала, то есть сундучок Зыбина, украсил собой холл острогласовского коттеджа. Всё выдержал, всё вынес твёрдой судьбы сундучок, на века топором фламандским сработанный, чтобы глубоко под землю упрятать с собой тайну зыбинских откровений и «серебрянки» преданного пиротехнике маэстро Кумбари, а потом взять да объявиться в холле нужного ему специалиста как ни в чём не бывало и оживить этот чистенький, но как бы пустоватый
Все запросы по телетайпу, спешно отправленные в нужные центры в дерзостной попытке выяснить исконных владельцев сундука, разумеется, не принесли удовлетворительного ответа.
Замок никак не поддавался манипуляциям с отмычками, а взламывать столь драгоценную находку бы бы воистину преступно. Тогда озадаченный обладатель сокровища рискнул осмотреть внутренность его с минимальным уроном для сохранности клада, каким бы тот ни оказался.
Сверлом полумиллиметрового диаметра он провернул с разных торцов два отверстия и ввёл в каждое по стебельку фиберного светопровода, чтобы по одному из них впустить во мрак тайника луч силой света в десятую часть сечи, а другой канал подсоединить к стёклам обзора.
Проделав всё это, экспериментатор с величайшим любопытством прильнул к окулярам, и тут земля ушла из-под ног, словно нечистая сила в миг перенесла его за сотню вёрст и кинула в рабочее кресло телескопа, прижав глазами к привычному стеклу. Бездонное, усыпанное звёздами и скоплениями галактик небо развернулось перед изумлённым взором глянувшего в сундук астрохимика!
Не отрывая взгляда, он стал делить небосвод на привычные квадраты, по ничего из этого не вышло. Небосвод был чужим. Ни Большой Медведицы, ни Ориона, ни… В общем, прекрасно организованное, исполненное вселенской красоты и благородства небо смеялось.
Острогласов откинулся в кресло и прикрыл веки, Требовалась передышка, пауза чувств. Выдержав минуту, Христофор Острогласов жёстко выпрямил спину, взглянув ещё раз через витую нить светоприёмника. Небо по-прежнему безмятежно мерцало звёздами разных величин на своём месте в сундуке. Он решительно встал, закупорил отверстия и выбежал во двор. Нужно было отделить себя стенами, пространством от места этого страшного происшествия, бежать без оглядки от наваждения, погрозившего то ли открытием ещё одной вселенной, то ли ещё каким открытием. Очнувшись от наплыва смешавшихся чувств, Острогласов увидел, что забрёл в отдалённую рощу, что вечер сгорел и кругом ночь, а путь домой неясен. Эти мысли несколько охладили голову беглеца, он посмотрел на небо, чтобы сориентироваться по звёздам, и вздрогнул, вспомнив о запечатанном дома ещё одном небе. Всё же у него хватило решимости выбрать верный азимут и двинуться обратно, приводя по дороге хаос впечатлений в порядок. На пороге дачи он уже выглядел прежним Острогласовым, каким его привыкли видеть в обсерватории и в семейном кругу. Он неотвратимо осознал, что от сундучка никуда не уйти, а раз так, то нечего откладывать дело.
Телеаппаратура была исправна, и через несколько минут он связался с городской квартирой. Ираида оказалась на месте, они перекинулись несколькими словами и переключились на режим голографического соединения. В углу аппаратного зала высветилось прекрасно известное Христофору домашнее кресло. Сухо треснул разряд электричества, и в кресле уже сидела Ираида отличающаяся от живой и отделённой сотней вёрст Ираиды только прозрачной бледностью лица.
Быстро и отчётливо Христофор рассказал ей о происшествии. Перечислил наименования приборов и препаратов, необходимых для проведения экспресс-анализов здесь, на даче, точно объяснил, где и у кого их следует забрать. Описал вероятные научные последствия явления.
На прощанье Острогласов улыбнулся и помахал рукой. Щелчок, Ираида растаяла, остался пустой, неуютный угол зала.
Пережив бессонную ночь, Христофор целый день в непонятной тоске бродил подальше от дома, мучимый этим сундучком, думал об Ираиде. На следующее утро, несколько одуревший от искусственного сна, он выбрался на воздух, зажмурился от яркого солнца, посмотрел в небо. Оттуда к причальному ангару стремительно спускался воздушный шар, двойник его ионолета. Через считанные секунды из гондолы выпрыгнула розовая, настоящая и смеющаяся его Ираида, а ещё через секунду он прижимал её к груди.