Невинная наследница
Шрифт:
Мать сэра Гифорда, вдовствующая леди Беркли, взяла Гарриэт в свой дом в Челси. Когда Гарриэт оправилась после болезни, она выяснила, что ее обязанности те же, что у бесплатной служанки и компаньонки, которая не смеет делать замечаний.
Леди Беркли, обозленная жизнью и характерами как мужа, так и сына, сочла удобным для себя обвинить Гарриэт в смерти сына и проводить большую часть времени, критикуя поведение семьи Гарриэт. К сожалению, вскоре после женитьбы пьянство сэра Гифорда и его поведение привели к публичному скандалу, и большинство людей прекратили
Хуже чем потеря друзей и знакомых было то, что ее родственники — сестры и их мужья — не любили ее мужа, сочли удобным забыть, что она существует отдельно от него, и игнорировали их обоих. Они по обязанности писали Гарриэт на Рождество, но не делали попыток пригласить ее к себе или после ее потери заезжать к ней, когда бывали в Лондоне.
Себастьян унаследовал герцогство через год после ее замужества. Он не предполагал стать наследником не только титула, но и огромного состояния Мелкомбов. У предыдущего герцога было два сына, и только несчастный случай и фатальная болезненность принесли Себастьяну титул.
Иногда Гарриэт с огорчением думала, как отличалась бы ее жизнь, если бы она оставалась незамужней, когда Себастьян получил наследство. Но сожаления были бесполезны. Сэр Гифорд был ее мужем, и не только он не разговаривал ни с кем из ее семьи, но и все они время от времени прилагали усилия, чтобы объяснить Гарриэт, что Себастьян — неподходящий компаньон для нее и что она никогда ни при каких обстоятельствах не должна связывать себя с ним.
Когда в это утро он зашел в дом ее свекрови в Челси, в душную переполненную гостиную, сердце Гарриэт застучало. Она забыла, как он красив и как она всегда восхищалась его повелительными манерами, воспитанием и властностью. Когда Себастьян объяснил ей, почему он искал ее, она ни минуты не колебалась. Гарриэт понимала, что ей повезло и она убежит от нищеты и сможет не слушать кислых сентенций свекрови по поводу ее решения покинуть Челси.
— Если ты поедешь в Мелкомб-Хаус, ты навсегда погибнешь для общества, — сообщила ей свекровь.
Гарриэт, унижаемая годами бранью, не ответила, что погибнуть для общества, которым она наслаждалась в Челси, было бы невыразимым счастьем.
— Репутация твоего брата всеми обсуждается, — продолжала леди Беркли. — Действительно, компаньонка его подопечной! Из всего, что известно, вероятно, это одна из его девиц, которую он хочет навязать обществу. Лично я никогда не слышала о дочери Шейна.
— Себастьян сказал, — отважилась Гарриэт, — что лорд Роксхэм оставил ей свои деньги.
— Подходящая басня, — фыркнула леди Беркли. — Лорд Роксхэм был хороший человек. Я часто слушала его, он говорил как благодетель церкви и приютов. Если он оставил деньги не своей собственной семье, то уж не тому, о ком заботится твой брат, можешь быть уверена. Нет, Гарриэт, боюсь, тебя дурачат,
— Я не приду, мадам, — спокойно ответила Гарриэт.
— Лучше не ходи, — сказала леди Беркли, — но, если ты решила предпринять такой безрассудный и предосудительный шаг, мне остается только молиться за тебя. Но я предупреждаю, ты идешь в дом зла. Я бы не выполнила своей обязанности, если бы не сказала тебе об этом.
— Простите, мадам, но я решила, — был ответ Гарриэт.
На кончике языка у нее вертелись слова, что, как бы ни была плоха жизнь в доме Себастьяна, она не может быть ужаснее и печальнее жизни с ее мужем.
Но годы жизни в несчастье научили Гарриэт тщательно подбирать слова, так же как научили бояться.
Она очень нервничала, когда наемная карета привезла ее к Мелкомб-Хаус, украшенному портиком с колоннами, и лакей в великолепной ливрее спустился по ступеням, чтобы открыть для нее дверь. Она дрожала, когда дворецкий, важный и торжественный, вел ее по покрытой мягким ковром лестнице с красивыми балюстрадами и огромными зеркалами, отражавшими ее темную фигуру в дешевом трауре. Когда она вошла в желтую гостиную, то увидела не элегантную совершенную девушку из общества, а девочку в потрепанном платье, почти школьницу, глядящую на свое отражение в зеркале. Гарриэт внезапно почувствовала, что ее страхи беспочвенны.
Здесь среди всего великолепия был кто-то, такой же простой, как и она сама, кто-то, кого она могла не бояться и кто, слава богу, мог не бояться ее.
Она протянула руки Равелле, и внезапно обе девушки — несмотря на то, что Гарриэт была все-таки старше — прижались друг к другу и рассмеялись чему-то, чего не смогли бы объяснить.
— Но ты такая крошка, — улыбнулась Гарриэт. — Не знаю почему, но я боялась, что ты будешь высокой, сильной и рядом с тобой я покажусь совсем незначительной.
— Теперь я почувствую это, — сказала Равелла.
— Не со мной, — ответила Гарриэт, освобождая руки, чтобы снять капор. — Платья, — сказала она. — Давай поговорим о них. Мы обе хотим их, красивых вещей, которых я не видела много лет. Шелк, сатин, тафта, батист, муслин, перья, ленты и шляпки, такие большие, что все будут смотреть на нас.
Она села на стул.
— Не знаю, плакать или смеяться. Это как выйти из темноты на свет, когда меньше всего этого ожидаешь.
Голос ее дрожал, и Равелла протянула руку, как бы защищая ее.
— Вы были несчастливы? — спросила она.
— Несчастлива? Это не то слово. Я была несчастна, в отчаянии, почти безумная, совершенно выброшенная из жизни, и потом... приехал Себастьян.
— Чтобы спасти вас! Вот так же он приехал ко мне, когда я пропадала от страха. О, леди Гарриэт, он чудесный!
На миг Гарриэт перестала думать о себе и посмотрела на Равеллу.
— Он тебе кажется таким? — медленно спросила она.
Равелла кивнула:
— Для меня он самый чудный человек на свете.