Невыносимое одиночество

Сандему Маргит

— И никакого военного похода в Польшу?

— Ты к этому не имеешь отношения.

Микаел откинулся на подушке.

— Благодарю тебя, Господи!

— Значит, я стал Господом Богом, — с суровой улыбкой произнес военный врач. — Хотя парни, которым я отрезаю руки и ноги, называют меня иначе.

Он позвал двоих солдат.

— Развяжите его. Кризис миновал.

На следующий день они поскакали на запад. Микаел сделал для щенка небольшую корзинку, так что тот мог сидеть в ней на коне. Все свое время он отдавал этому маленькому существу, полностью изолируя себя от окружающих — и никто не приставал к нему. Между собой все говорили, что

он помешался на собаке. Но они ошибались: именно собака спасла его от перехода за грань нормальности.

У военного врача он взял лекарства для животного, и мало-помалу щенок поправился. Ухо у него больше не болело, раны затянулись, в глазах появилась жажда жизни. Он обещал быть довольно крупной собакой, судя по большим подушкам лап. К тому же он был красив. Микаел назвал его Троллем; имя, данное ему Биргиттой, — Мики — ему не нравилось.

У него не было никаких обязанностей, с солдатской жизнью было покончено. Его отношения с товарищами стали менее натянутыми, хотя в его мыслях и чувствах все еще царил хаос и сумятица. Впереди маячила свобода, и он время от времени заставлял себя сдержанно и рассеянно смеяться над шутками товарищей.

Однако ночь, проведенная в имении, оставила на нем неизгладимый след.

Что-то в нем надломилось, в глубине души его лихорадило от страха. Он знал, что нигде ему не обрести покоя. Прожитая жизнь казалась ему мимолетным сновиденьем. Он никогда и не жил, если не считать кратких мгновений. Встреча с Танкредом Паладином. Дружелюбие и забота Марки Кристины. Щенок. Сердечное томление, вызванное присутствием Биргитты.

Но о ней он больше не думал. Его сердце наполнилось неприязнью, как только его разум осудил ее. Его оттолкнуло не столько жульничество по отношению к владельцу имения, не столько то, что она водила его, Микаела, за нос, вела себя с ним холодно и расчетливо, хорошо зная, что он одинокий мужчина и изголодался по женскому обществу, — нет, его оттолкнул грубый пинок, который она дала собаке. Это убило все его чувства к ней. Немалую роль сыграло и то обстоятельство, что сам он не смог высоко нести рыцарское знамя, что будучи уже связанным узами брака, восхищался женщиной, надменной и жестокой, как последняя армейская мразь.

Собака была для него всем на свете. До конца не отдавая себе в этом отчета, он видел в собаке воплощение всего того, что раньше казалось ему несущественным и чего он раньше не имел возможности узнать: заботы о другом живом существе. Как может человек узнать это, если он вынужден воевать — убивать и калечить других? Микаел был добрым, благовоспитанным юношей, всегда внимательным к другим. Ему казалось неудобным то, что он живет на иждивении других. Юлиана взяла к себе оставшегося без родителей маленького Микаела. Юхан Банер сжалился над ним, хотя на это не было совершенно никаких причин. Следующей была Анна, сестра Юхана, вышедшая замуж за королевского адмирала Оксенштерна. Потом Марка Кристина, его сводная сестра, и ее муж. И Микаел все время стремился угодить всем, выказать свою благодарность, быть милым и благонравным, ставить благо других выше своего благополучия.

Но одного внимания ему было недостаточно. Ему нечего было дать Анетте, его жене, которую он не выбирал. К Биргитте он воспылал чистой, незамутненной, как он сам полагал, любовью. Ради нее он готов был на все. Но она оказалась не той, что он думал. Да и сам он тоже.

У собаки же, напротив, был только он один. Своей глубокой, бескорыстной преданностью, так тронувшей его, собака спасла его разум:

уткнувшись мордой в углубление на его шее, вздыхая от удовольствия, смиренно вылизывая его руки и пытаясь исполнить его волю еще до того, как он произнесет слово. Он полюбил это маленькое существо.

Но в глубине души Микаел понимал, что собака заменяла ему сына, зачатого им без любви. Того, кого он никогда не видел и по отношению к которому чувствовал лишь угрызения совести. Он никогда не любил мать своего ребенка. Как же он мог считать этого ребенка своим?

Военный врач сказал, что у Микаела Линда из рода Людей Льда еще не все в порядке. Пережитое потрясение оставило в нем глубокий след. Срыв наверняка произошел по причине его неприязни к солдатской доле, к которой он приобщился слишком рано и, в сущности, против воли. Но было и еще что-то…

Что это было, никто не знал, в том числе и сам Микаел. Тем более, никто не знал, что его мучило сразу несколько недугов. Один из них готов был уже прорваться наружу, другой тоже был на подходе, остальные же сидели глубже, разъедая его изнутри, словно злокачественная опухоль, тлея в глубинах его души, чтобы однажды вырваться на поверхность, парализовать все его чувства.

Но пока все это было настолько незаметно, что Микаел едва догадывался об этом.

Микаел покинул армию вблизи Кенигсберга. Все направлялись на юг, поскольку король Карл Густав и его солдаты взял Варшаву, шли на Краков, привлекавший их несметными богатствами церквей и замков.

Русские пока не представляли собой опасности для шведов. Польша же, напротив, собирала силы для сопротивления, имея огромные ресурсы. Польше принадлежала вся Украина, и оттуда пришло целое полчище казаков и татар, желавших сражаться под началом польского дворянства. Карл X Густав начал понимать, что завоевать эту страну куда труднее, чем ему казалось.

Но все это не касалось Микаела. Он отгородился стеной от всего человечества. К тому же он ничего не знал о том, что его приемный отец Габриэл Оксенштерн находился в Южной Польше, и тем более не знал, что Марка Кристина тоже с ним. Его волновал только щенок.

С глубоко запавшими, словно от смертельного страха, глазами, он прибыл в Кенигсберг, откуда уже готов был отплыть корабль с ранеными шведскими солдатами — оставалось дождаться всего нескольких человек.

После всяческих препирательств ему удалось взять на борт щенка (это стоило ему его лучшей рубашки и всего его оружия), и две недели спустя он почувствовал с невыразимым облегчением, как корабль поднимает якорь и покидает Польшу.

Его военная жизнь была закончена.

По крайней мере, он так считал.

Стояла весна, лед вдоль берегов Балтийского моря треснул.

Переправа была долгой. Воздух становился все теплее и теплее. В пути они встретили корабль, и Микаел даже не предполагал, что он везет печальное известие Марке Кристине и ее мужу. Двое их младших сыновей умерли от кори. Их похоронили в церкви Риддархолм, а в церкви Фастерна, что возле Мёрбю, поставили памятники. Так что у них теперь остался лишь один, старший, сын.

Но когда Марка Кристина получила это известие, она не могла уже ехать домой: она снова ждала ребенка, и Габриэл Оксенштерн позаботился о том, чтобы отправить ее в Мариенбург, в Пруссию. Там она провела в глубокой печали всю зиму, будучи в отчаянии оттого, что не может поехать домой к своему единственному сыну, смертельно боясь, что не застанет и его в живых, вернувшись домой.