Невыносимое счастье опера Волкова
Шрифт:
Ресницы трепещут, глаза закрываю и прогибаюсь в спине. Затылком в грудь его упираюсь, а попой в пах. Хочет! Чувствую, как его эрекция упирается в меня, и завожусь еще больше, улыбаясь в темноту.
М-м…
Я искренне считала, что на этом Виктор и остановится. Сотрясение, как никак. Но я ошибалась. Видимо, ему совсем полегчало. В тот момент, когда одна его ладонь обхватила меня за шею, а его губы коснулись горячим вздохом моего виска, вторая бесстыдно поползла вниз по моему животу. Охнуть не успеваю, она уже у меня между ног, промежность накрывает. Сглатываю с трудом. Надо было оставить
– Так теплее, конфетка?
Его это “конфетка” звучит хрипло, с надрывом. Я киваю, не в силах связать и пары слов. Машинально хочу свести колени, но Вик останавливает. Не позволяет закрыться. Его ноги переплетаются с моими, а пальцы гладят внутреннюю сторону бедра. Наконец-то касаются меня там. Где уже мокро и готово к бесстыдному вторжению. Начинает трогать. Сначала нежно и осторожно. Лаская клитор, стимулируя, изучая, будто проверяя, как много я ему позволю. А я позволю все! Без преувеличения – все…
– Ру, Вик…
– Дверь закрыта на замок.
Предусмотрительный, засранец!
Судя по тихому смеху Волкова, я говорю это вслух.
– А ты правда… – слова не только мне даются с трудом, – наивно верила... – на вдохах, – что я упущу такой момент?
– Я понадеялась на твою… м-м… недееспособность сегодня… а-а-а, Вик, боже! Еще… – вздрагиваю, свои пересохшие губы жадно облизываю. Дышу через раз. Воздуха катастрофически не хватает! Мы его своим истошным дыханием выжгли в спальне. Налившаяся грудь тянет и ноет. Сжимаю ладонью набухшие от возбуждения соски... мамочки! Что за новая гиперчувствительность?!
– Еще раз, конфетка.
– Ненавижу тебя, Волков!
Смеется, паразит!
– Взаимно, Кулагина.
Губы Вика мочку уха обхватывают, посасывают. Пальцы на моей шее сильнее сжимаются. Рука Волкова у меня между ног действует все смелее. Выводя круги. Напирая. Надавливая на вершинку. Проникая. Сначала один палец оказывается во мне, затем второй. Двигая так, будто берет меня ими. Трахает руками. И, боги, как это потрясающе! Вторгаясь, задевает особо чувствительные точки, заставляя прижиматься к его ладони, тереться об нее. Ловить один с ним ритм, ртом хватать воздух.
Хорошо...
Тепло…
Жарко!
Я всхлипываю и вцепляюсь в его руки, впиваясь ногтями в кожу. Выгибаюсь и в кровь кусаю губы, сдерживая стоны. Я вжимаюсь что есть сил в Волкова, будто опору в нем ищу, а сама все глубже и быстрее падаю в омут наслаждения.
Он шепчет мне на ушко непристойности, пошлости на грани с грубостью. Распаляет еще больше пожар в моей груди. Гладит и гладит. Берет то медленно и неторопливо, растягивая удовольствие. То напирая и увеличивая давление. И сам уже на грани. И его терпение на исходе. И его дыхание такое же рваное, как и мое. Я же схожу с ума от ощущений!
Тяну руку, протискивая между нами. Накрываю своей ладонью его возбужденный член прямо поверх боксеров. Сжимаю, начинаю двигать ладонью вверх-вниз. Вик тихонько рычит, начиная ускорять движение своих пальцев во мне.
Я растворяюсь. Пропадаю. Таю в его руках, как та самая “конфетка” на солнце! Чем дальше, тем острее чувствуя каждое прикосновение. Мокро,
Всхлипываю. Мне кажется, прошли считанные секунды, как неожиданно уже подступает разрядка. Взрывает на пике. Уничтожает! Оргазм уносит с головой, сковав тело приятными судорогами от макушки до поджатых пальчиков на ногах. Я забываюсь. С губ срывается громкий стон, и Вик закрывает мой рот ладонью. Продолжает успокаивающе ласкать, нашептывая на ушко сладкое:
– Тш-ш-ш… тише, девочка… конфетка… сладкая… потрясающая… моя…
Обнимает, прижимает к себе крепко-крепко, обхватив своими огромными накачанными ручищами. Целует. В плечо, в шею, в щеку. Лихорадочно, быстро, беспорядочно осыпает поцелуями. Совершенно забыв про себя и свое удовольствие, полностью впитывает мое. Держит так, будто больше никогда и никуда не отпустит…
Это было потрясающе. Волшебно! Как теперь собрать своё расщепленное на атомы тело и вернуть душу с небес на землю? Как жить-то дальше без этих руки и хриплого шепота: сладкая… конфетка… моя…
Я замираю и пытаюсь отдышаться. Слушаю, прислушиваюсь к себе и своим ощущениям. Лишь немного погодя, когда отголоски оргазма отпускают и тело превращается в вату, я с трудом разлепляю свинцовые веки. Так хорошо, что даже дышать забываю. Все мышцы тянет. Между ног влажно, и мне бы попасть в душ. Надо попасть в душ…
Пытаюсь подняться с кровати. Волков не дает, шепчет в полудреме:
– Куда ты?
– В душ. Мне надо ополоснуться, – ладошкой его колючей щеки касаюсь.
– Утром, – звучит умоляюще. – Все утром… Спи, конфетка, – судя по тому, как уверенно меня под себя подминают, вариантов нет. Да, честно говоря, сил, чтобы встать, тоже. Поэтому удобней пристраиваюсь в объятиях своего хитрого опера и, переплетая его длинные ловкие пальцы со своими, как по щелчку, отключаюсь.
Виктор
– М-м, они шнова у тебя обавденные, Чип! – заявила Ру с набитым ртом, уплетая за обе щеки блины со сгущенкой, пальцы сладкие облизывая.
– Я рад, что мои кулинарные таланты не начали деградировать, – щелкаю племяшку по конопатому носу, – но с набитым ртом не разговариваем, помнишь?
– Мхм. Прошта вкушно.
Время семь утра, а я, удивительно, но огурцом. Выспался и полон сил. Разве что в затылке еще тупой болью отдаются отголоски вчерашнего, штормит время от времени на ровном месте и кусок в глотку не лезет - мутит. А так, жить вполне можно. Даже встал без будильника, чтобы мелкую в школу проводить. Из кровати и общества Кулагиной выбираться не хотелось, конечно, но мне ничего не мешает вернуться туда после ухода ребенка. Там глядишь, может, чего и сообразим… на двоих.
Блть! Зазевался и сжег блин. Третий подряд.
– Чип, а можно я мяч в школу возьму?
– Зачем?
– У нас двух последних уроков не будет. Училка заболела. Пока автобус буду ждать, погоняем с девчонками в футбол. Можно? Я, честно, оставлю его в раздевалке.
– Ну, если честно.
– Зуб даю!
Подмигиваю племяшке, кивая на часы:
– Лети, давай, собирайся. Через двадцать минут автобус. Только сильно не шуми там наверху, лады?
– Почему?
– Тони спит.