Невыносимое счастье опера Волкова
Шрифт:
– Ты ничего не путаешь, Герыч? Уверен, что это он?
– Сейчас, погоди. Вот только что…
Я напрягаюсь. Голос друга в трубке замолкает. Кроме гребаной орущей на всю катушку музыки я ничего не слышу. Меня начинает потихоньку колбасить. Багр подбирается и хмурится. Я откладываю кий и уже тяну руку к ключам от тачки. Чуть не взрываюсь, когда Герман бесцветным голосом рапортует:
– Блть! Не вижу Игната, Волк. Хоть убей, как растворился, с*ка! И… Кулагина. Витёк, она только что была через один столик от нашего, а теперь ее нет ни за столом, ни на танцполе…
Глава 29
Глава 29
Нина
–
Уже слегка захмелев, Белова делает еще один смачный глоток своего ярко-оранжевого, убойного коктейля. Я уже сбилась, какого по счету. Зато сама едва-едва домучила половину первого бокала. Не лезет. Каждый глоток поперек горла встает, отдаваясь легкой тошнотой и головокружением. Раньше такой реакции организма на алкоголь за собой не замечала, поэтому вместо того, чтобы расслабиться спустя час с момента приезда, я до сих пор пребываю в трезвом раздрае. К которому теперь добавилось недоумение.
Но в этом тоже есть свои плюсы. Я только что услышала от пьяной Беловой наконец-то честную историю их “взаимоотношений” с Багрянцевым. И тут, надо сказать, было, что послушать…
– На утро мы оба сделали вид, будто ничего не произошло, – продолжила Белова, сморщив нос. – Верней я. Я сделала вид. А Багрянцев даже не вспомнил, что между нами, м… было , – сообщила мне сокровенным шепотом сама невинность.
– В смысле? Что значит, не вспомнил? Как вообще такое возможно?
– Ну как… Егор был в ту ночь пьян.
– Нет, – растерялась я от услышанного, – да быть не может такого! Во-первых, Багрянцев никогда ничего не забывает. Он, блин, прокурор, Агат! Ему нельзя что-то забывать. Во-вторых, Егор никогда не напивается до состояния беспамятства. Я бы еще поверила, если бы ты такое сказала про Волкова, но Багрянцев…
Выдаю и тут же обрубаю себя, прикусив язык. Не дай боже Виктору спутаться с кем-то по пьяни! И бабе его шевелюру потреплю, и кобеля своего кастрирую. Тупым ножом и без анестезии!
Представила такую ситуацию, стало дурно. На стрессе машинально махнула еще один глоток из бокала. Да тут же закинула в рот дольку мандаринки, подавляя рвотный порыв. Жую, морщусь, жмурюсь, аж передергивает. Бр-р! Ощущения не из приятных. Такими темпами я брошу пить и есть цитрусовое.
– И тем не менее. Думаешь, я вру, Тони? Утром он спросил, что между нами было. Я включила дурочку и посмеялась. Заявила, что мы же друзья вроде как, что между нами может быть?
– Не думаю, что ты врешь. Но думаю, что ты дура, Белова!
– Эй!
– Он на тебя смотрит, как на божество! А ты мужику ляпнула, что вы друзья, тем самым прочно засадив его во френдзоне? Серьезно? Обрубила все на подлете. Жестоко, жестко и совершенно глупо!
Агатка хмурится и дуется. Я закатываю глаза, думая, как вообще в наши “тридцать плюс” можно до сих пор оставаться таким ангелом с синдромом скромницы? Серьезно, не понимаю! Или я стала черствой
Самое страшное, что из-за подобных промедлений и молчаний некоторые всю жизнь проживают рядом не с теми людьми, на старости лет имея целый “багаж” сожалений. Эта информация лишний раз дала мне понять, что хоть мы с Волковом и не идеальные, но мы стараемся. Через ссоры, скандалы, непонимания и обиды боремся за свои чувства. Тогда как некоторые, уже очевидно же, поставили друг на друге крест.
Растроганная, тянусь к телефону. Проверяю сообщения – пусто. Где мой опер, интересно? Чем занят? Скучает? Вздыхаю, чувствуя острую нехватку Волкова. Еще час-полтора, и я не просто предложу – потребую от Беловой отпустить меня домой. Я хоть и не “пьяненькая”, но уже на все готова, только бы Виктор оказался рядом.
На этой ноте откровения подруги закончились, и разговор свернул на отвлеченную тему. Агатка рассказывает, как обожает свою работу, особенно любит устраивать детские праздники. Я же жалуюсь, какой иногда невыносимой бывает моя, хоть и всем сердцем любимая работа. Какие занудные и мрачные бывают клиенты. и сколько в процессе “сотрудничества” с ними из их шкафов сыпется “скелетов”, которые я, как пиарщик, обязана строить по стойке смирно и загонять обратно.
С горем пополам, полчаса спустя, я опустошила свой бокал. Решила, что больше на сегодня смысла терроризировать отвергающий градусы организм нет, и заказала черный чай с лимоном. Мысленно сделав себе пометку, что пора бы пройти полное медицинское обследование и выяснить, что за странные запахо-вкусовые изменения происходят со мной почти месяц.
Еще через полчаса мы выбрались на танцпол. Душный, тесный, громкий и раздражающий своим полумраком и раздухаренными телами танцующих. С обилием приторно-сладких духов девушек и алкогольно-никотиновыми ароматами, исходящими от мужчин. И вроде музыка приятная, но не цепляет. Подкатывающие в танце мужики нервируют. Да и некоторое время спустя мне становится откровенно нехорошо. Голова начинает кружиться, дыхание спирает, воздуха не хватает, и тошнит. Уже не слегка, а в натуральную мутит.
Я ловлю увлеченную танцем с каким-то парнем Белову. Предупредив, что отлучусь в уборную. Оставляю ее в обществе нового знакомого, надеясь на ее благоразумие, и с боем пробиваю локтями дорогу к туалетам.
Все, хватит на сегодня веселья. Туда – обратно, забираю Агату, и мы едем по домам. Я слишком стара для такого формата отдыха и сильно не в форме, чтобы вообще пить.
Уборные – отдельно женскую и мужскую – я нахожу на цокольном этаже. Темный коридор, двери с золотой отделкой. Когда я почти ныряю в ту, где красуется буква “ж”, оттуда, хихикая и переговариваясь, выбегает женское трио. Мазнув по девчонкам взглядом, удивляюсь, как вообще этих на вид малолеток пропустили в ночной клуб, а дальше…