Невыносимое счастье опера Волкова

Коваль Алекс

– Опять глупости! Не надо никого из себя строить, будь просто моим Волковым, этого будет достаточно. Ради меня, Виктор, ну же!

Мой мужчина мнется. Сомневается. Долго-долго молчит, думает, и в конце концов соглашается:

– Хорошо. Если для тебя это так важно, то поедем. Надеюсь, после моего согласия на новую должность, Шумилов будет на седьмом небе от счастья и щедро выдаст мне пару отгулов.

– Все будет круто, вот увидишь. Я покажу тебе мою фирму. Познакомлю с моей командой. А еще у меня в квартире классные панорамные окна, вид на ночную Москву такой, что закачаешься.

– Сомневаюсь, что

у нас ночами будет время в окна таращиться. У меня на наше уединение большие планы. Но я учту.

– А как же Ру? Она не с нами?

– У нее уроки, школа, футбол. Поговорю с Беловой. Они как-то уже оставались пару раз у нас дома, когда я улетал в командировку. Думаю, это не проблема.

– Жалко, ей бы понравились местные зоопарк, аквапарк, просто парки…

– Летом. Мы можем выбрать пару-тройку дней и сгонять втроем. Что скажешь?

– Классный план. Знаешь, мне вообще нравится любой план, где фигурируем мы втроем.

Вик улыбается.

После важных темы сворачивают на отвлеченные. О прошлом, немного о будущем, и в конце концов, каким-то образом мы заруливаем в сторону детей. Оба сходимся во мнении, что пока с моей и его работой все не устаканится, рано думать о росписи и уж тем более “пополнении”! Да и, честно говоря, я все еще не уверена, что хочу становится мамой маленького карапуза. Ру взрослая. С Ру все так просто и так легко. Прикольно. Родить малыша или малышку – это другое. Это взять на себя гигантскую ответственность на всю оставшуюся жизнь. Я не уверена, что я с такой справлюсь. Хоть в груди щемит от мысли, что у нас с Виком мог бы быть совместный ребеночек – наша плоть и кровь, продолжение нашей любви, но я не готова. Честно. Не знаю, решусь ли когда-то, и говорю Волкову об этом прямо. Мне страшно “не вывезти”.

Вика такая новость задевает, насколько я могу судить, хоть он особо и не подает виду. Но сегодня мы избегаем любых острых углов и сходимся на том, что для одного месяца и уже тем более одного вечера столько важных решений – это перебор. Сворачиваем эту тему до лучших времен. Успеется. В конце концов давно прошли те времена, когда в двадцать тебя уже считали старой девой, а весь смысл существования женщины сводился к продолжению рода.

Когда стрелка часов переваливает за четыре часа утра, мы тушим костер и заползаем к Ру в палатку. Наша футболистка сладко сопит, свернувшись калачиком в спальнике и даже не шелохнулась, пока мы укладывались по своим местам. Вик посередине, а мы с Русей по левую и правую руку от него. Я уже по привычке обнимаю Волкова. Устраиваюсь удобней у него под боком и блаженно закрываю глаза. Сквозь стремительно затягивающую в свои сети дрему слышу:

– Тони, спишь уже?

– М-м, почти.

– Ты собиралась мне что-то рассказать в машине…

– А, это, – отмахиваюсь. – Да не важно. Потом. Завтра.

– Уверена?

На последний вопрос я уже не ответила. Губы не двигались. Я провалилась в сон.

Виктор

Следующее утро наступило для меня рано. С противным звуком “упавшей” на телефон смс-ки. Открыл глаза, первые пару мгновений туго соображая. Кто я, где я, и какого черта происходит. Тупо лежал, таращась в брезентовый потолок. Размышляя, с какой

такой “радости” у меня затекли обе руки и отваливается поясница.

Допетрил, когда у меня под боком началось ненавязчивое движение. Только тогда понял, что как вырубился под утро, лежа на спине, так и пролежал несколько часов, потому что с одной стороны прижалась, закинув на меня ножку, Тони, а с другой, захватив и обняв мою руку, сладко сопела Руся. Девчонки облепили со всех сторон.

Нет, ну, на такое утро, конечно, грех жаловаться!

Но телу это не объяснить, ему херово, ему не двадцать.

И хоть глаза требовали сомкнуться и провалиться обратно в сон, и фиг с ним, с телефоном, но кости умоляли срочного дать им движения.

С трудом выпутавшись из крепких женских объятий, сквозь боль в затекших мышцах я выбрался из палатки в хмурое, сырое раннее утро. Поежился. Там было тепло, тут зябко, волоски дыбом до самой макушки. Потянулся, возвращая позвонки на место. Размял затекшую шею и онемевшие руки.

Вокруг тишина. Ни души. Благодать!

Залез в машину, нащупав в бардачке пачку сигарет. Вытащил одну, торопливо прикурил, затягиваясь. Прошелся вдоль берега, вспомнив про разбудивший меня мобильник. Нащупал его в кармане. Прилетело сообщение от Германа.

Открываю. Связь тут слабая, прогружается мессенджер долго.

Читаю. И чем дальше, тем больше зверею, когда смысл строчки:

“Ларин шарился в доме Кулагиной ночью. Я его взял. Он в отделе. Приезжай” – начинает в полной мере доходить до моего заспанного мозга…

Глава 32

Глава 32

Виктор

– Где он? Где этот смертник?

В отдел залетаю ни много ни мало почти пять часов спустя полученного от Герыча смс. С дороги, злой, как дьявол, с единственным желанием – дать Ларину в рожу. Раз, два, а то и расквасить ее в кашу, чтобы зубы потом по полу собирал, пересчитывая. Скотина!

Колотит. Герман это замечает. Проход в кабинет Шумилова собой загораживает и примирительно руки поднимает, предупреждая:

– Не пыли, Волк. Я знаю, что ты злишься. Понимаю, реально, мужик! Но не трогай его. Сам потом от начальства огребешь, мама не горюй. Оно тебе надо из-за какого-то дерьма, да еще и перед повышением?

Мозгом понимаю – прав. А руки, с*ка, уже неделю чешутся! Гнев – отвратительный советчик в подобных ситуациях – и это понимаю. Но хорошим быть, когда трогают “мое”, я не умею. А Кулагина – это мое! Моя женщина. И залезть в ее дом мог решиться только отчаянный самоубийца, тем более зная, что она для меня значит. Выходит, либо у Ларина был реально веский повод, либо… нет, при любом раскладе будет зубы пересчитать!

– Выдыхай, дружище. Пошли. Перекурим.

Бросаю еще один взгляд на кабинет полкана и киваю. Прав Герман, нужна передышка, иначе меня рванет так, что отдел по кирпичикам будем собирать. Беру гнев под контроль и выхожу за коллегой на крыльцо. Закуриваю, руки треморит. Бросаю резче, чем предполагается:

– Какого хрена он у Шумилова в кабинете, а не в СИЗО штаны протирает?

– Ситуация двоякая, Витек. Потрещать вам надо.

– Закрыть его за такую «службу», и дело с концами.