Нейлоновая шубка
Шрифт:
Окончание новеллы о фокуснике СОЛЬДИ и администраторе ЛОШАТНИКОВЕ
Глава двадцать седьмая
Дикая эстрадная бригада Лошатникова попала в цейтнот. Она моталась по области в поисках выигрышного хода. Ее преследовали финансовые неудачи и жестокие газетные рецензии.
Периферийная печать крайне неуважительно отзывалась о коллективе «Будем знакомы». Четвертые страницы газет пестрели заголовками: «Берегись — Лошатников!», «Внимание! Среди нас — Дерибас!». «Три часа в плену у халтуртрегеров».
Моральные силы бригады были подорваны не столько рецензиями, сколько материальными потерями. Они стоили братьям-близнецам Дерибас двух роскошных малиновых пиджаков, в которых исполнялись сценки «Ах, зачем нам кукарача!» и «У них на авеню!». Чудо-богатырь продал на рынке дубленую шубу. Лаврушайтис кормил гиганта Гималаев отходами кулинарного производства районных забегаловок и «ушками», которые варил на походной электроплитке. От этой пищи у старого Тамерлана ослабла память и он начал лысеть. Чуть ли не ежедневно к ним стучался призрак голода и члены дикой бригады скопом наваливались на дверь, чтобы не впустить грозного гостя.
Лошатников возлагал серьезные надежды на Тимофеевку, большой районный центр, где находился колхоз-миллионер «Красный партизан».
— Вот только бы добраться до Тимофеевки! — говорил он.
Лошатников был похож на тех караванщиков, которые поддерживают дух своих спутников надеждой добраться до оазиса. Того самого оазиса, где под сенью персиковых деревьев изможденные тяжелым переходом, жарой и жаждой путешественники сумеют наконец растянуться на бухарском ковре и съесть душистый плов, запивая его ароматнейшим кок-чаем!
В Тимофеевке бригаду постигло тяжелое разочарование. Зал был оскорбительно пуст. Лишь в углу, на самых дешевых местах, с десяток сопливых мальчишек жаждали встречи с гигантом Гималаев — Тамерланом.
Лошатников, опасаясь скандала, вернул деньги и отменил представление.
Вся бригада в скорбном молчании двинулась к дому приезжих. Впереди шествовал Иван Бубнов, канюча и жалуясь на свою судьбу. Лаврушайтис вел на поводке одряхлевшего Тамерлана. За ними шел Лошатников с Викториной Аркадьевной, так и не ставшей «дамой из чужой Галактики». Лошатникову не удалось поставить этот номер, и Викторина Аркадьевна порой с сожалением вспоминала о старике Сольди. Сзади плелись братья-близнецы.
— Вот вам и долгожданная Тимофеевка, — сказал Жора. — Мы опять горим!
— Без дыма, чистым огнем! — подтвердил Витольд.
— Не надо паники! Каждый остается на своих местах! Каждый занимается своим делом! — сказал Лошатников, мучительно решая в уме задачку: бежать из Тимофеевки одному или прихватить с собой Викторину Аркадьевну.
— Вам хорошо, — сказал Жора. — Вы не продавали своих пиджаков.
— Не будьте завистником, Жора, — ответил Лошатников. — Зависть — чувство, недостойное нового человека!
— Можно быть философом, когда есть сбережения, — огрызнулся Витольд.
— А кто вам мешал их иметь? Сколько раз государство обращалось к вам с просьбой «Храните деньги в сберкассе»! Вы не обращали на это внимания. А разве вы не читали плакатов: «Отправляясь в дальний путь — аккредитив взять не забудь!»
— Афиша у нас плохая! — заныл богатырь Бубнов. — Из-за нее и горим. Помню, в сорок восьмом году была у меня афиша в три цвета. Я лежу в белой борцовке на манеже, а на груди стоит зеленый самосвал. А в самосвале желтая корова. Полный сбор!
— Видно, нельзя безнаказанно для своего интеллекта бить на голове кирпич-сырец и ломать на груди железобетонные блоки, — усмехнулся Лошатников и без злобы добавил: — Сырой ты, Ваня. Не в афише суть!
— Нет, в афише! — заупрямился богатырь.
— Ты, Ваня, не создан для аналитического мышления, — ласково улыбаясь, продолжал Лошатников. — Можно поставить себе на грудь самосвал с мамонтом, и все равно публика не пойдет. Зритель теперь не тот. Он новый. Мы еще толком его не знаем. Раньше знали. Да, мы знали, что Тимофеевка обожает фокусников, глотающих керосин и другие нефтепродукты, Пятихатка любила факиров, Горловка — чемпионаты французской борьбы с «масками смерти», чемпионами Цейлона и Мадагаскара, а также польским силачом Збышкой-вторым, Ясиноватая могла часами слушать куплеты Жоры и Витольда…
— Мы пользуемся успехом, — сварливо отозвался Жора.
— Дай бог вам такой, — добавил Витольд.
— Я не хотел вас обидеть. Я только хотел сказать, что мы не знаем нового зрителя. Чем он живет? Чем дышит? И в каких случаях он несет в ладошках заветную десятку? Вот в чем трагедия современного эстрадного администратора!
— Бросьте теоретизировать! — сказал Жора. — Тимофеевка осталась прежней. Местные жители увлечены своими свиньями, помидорами и огурцами. Они влюблены в квадратно-гнездовой посев. Они ухаживают за королевой полей. Им не до искусства.
— Они рано ложатся спать, — подхватил Витольд. — В девять часов их уже клонит ко сну. Это общая болезнь всех сельских жителей.
— Вы никогда не будете знаменитыми сатириками, — грустно покачал головой Лошатников. — Для сатириков вы слишком ненаблюдательны. Нет, дорогие друзья. Тимофеевка не та. Здесь много интеллигенции — агрономы, врачи, учителя. На фермах работают два выпуска средней школы. Мы просто ошиблись адресом. Нам нужна другая Тимофеевка. Но где ее искать? Я не вижу ее вблизи!
— Найдем! — сказал первый близнец.
— На наш век хватит!
— Вашими устами хванчкару пить, — сказал Лошатников, забывая, что он обязан вселять бодрость. — Как жалко, что я не такой голубоглазый оптимист. Мне было бы легче жить. А у меня сейчас так тяжело на душе, друзья!
И, как бы иллюстрируя слова руководителя дикой бригады, Тамерлан — гроза Гималаев вытянулся во весь рост и заревел глухо и печально:
— Э-э-э-э, и-о-о-о!..
— Он голоден, — сказал затянутый в кожу Лаврушайтис. — Я не могу слышать его рев.